Читаем У старых окопов полностью

Федосья звонко шлепнула себя по толстому боку, наглядно показывая, где именно у нее переворачивается сердце, и с решительным видом воткнула нож в картофелину, собираясь наговориться досыта и отвести на чужой беде душеньку. Варя во все глаза глядела на кухарку, удивляясь, что даже Федосья уже все знает. А она-то думала, что в бригаде никто ни о чем не догадывается! Но Варе даже в голову не пришло отрицать что-либо или прикидываться непонимающей: то, что связывало ее с Алексеем, хотя они друг с другом даже словом об этом не обмолвились, казалось ей таким большим и чистым, что просто смешно было стыдиться или прятаться за мелкую ложь.

— Ты поблажки себе не давай, — поучала Федосья. — Мало ли что сердчишко велит, а ты крепись. Оно тебя к парню тянет, а ты ему: «Шалишь, ретивое!» Правильно себя вести будешь — приберешь Алешку к рукам. Парнишка он красивенький, а ты ему не поддавайся: играй с ним, наперекор иди — сильней полюбит…

— Зачем же наперекор? — удивилась Варя. — Ведь он хороший!

— Все они хорошие, — неподкупно сказала Федосья, которая о мужской половине рода человеческого была не очень-то высокого мнения. — Ты вот убиваешься здесь, а он небось разгуливает сейчас по городу и мороженое с барышнями лопает. Слышь, Варвара, возвернется наш добрый молодец без подарка — ты его в упор не замечай. «Дорогая моя, совсем забыл подарок купить…» — передразнила Федосья бригадира. — «Не надо было забывать!» — ледяным голосом отозвалась она за Варю и так высокомерно повела плечом, что Варя не выдержала и фыркнула.

— Выдумаете тоже — подарки… Да зачем они мне? Что потребуется, я и сама смогу купить.

— Дело хозяйское, — обиделась Федосья, — Только потом на разбитую жизнь не жалуйся!

Досадуя на Варю за ее несговорчивость, Федосья схватила ведро и пошла к бочке с водой. Она оскорбленно размахивала пустым ведром, а босыми ногами ступала так боязливо, точно шагала не по траве, а по острым осколкам разбитой вдребезги Вариной жизни.

Провожая Федосью глазами, Варя вдруг отчетливо представила, как в городском парке Алексей гуляет с кокетливыми девчатами, одетыми по последней моде. Вконец очарованный Алексей угощает их эскимо. Девчата из вежливости долго отказываются, но потом берут и говорят тонкими противными голосами: «Мерси». Покусывая мороженое своими красивыми белыми зубами, Алексей рассказывает, что у них в бригаде одна недотепа все глаза проглядела, его поджидаючи. Девчата звонко хохочут и, делая вид, что жалеют Варю, просят передать ей привет…

«А может, Федосья права и надо на самом деле идти наперекор?» — подумала Варя, бессильно злясь на Алексея.

Тень от вагончика вытянулась, достигла кухонного навеса и переломилась на столбах. Федосья заторопилась с ужином. Из палаток, сонно потягиваясь, выходили трактористы и прицепщики ночной смены. Земля возле рукомойника, подсохшая после утреннего умывания, снова мокро зачернела. Вышел голый по пояс здоровенный Пшеницын, напялил тельняшку и, раскачиваясь по-морскому, двинулся к Варе.

— Почта была?

Варя отвернулась, не желая даже видеть человека, который мог опуститься до того, чтобы вырезать картинки из библиотечных журналов.

— Письма? Газеты? — отрывисто спросил Пшеницын, убежденный, что настоящий моряк должен разговаривать лаконично.

— Писем нету: кто тебе писать станет? А газеты и журналы прибыли… только без морских картинок! — ехидно сказала Варя, вымещая на трактористе всю свою досаду.

— При чем тут картинки? — опешил Пшеницын.

— Притом! — многозначительно ответила Варя и взяла сажень, собираясь идти в поле замерять дневную выработку.

— Ах, бросьте! — пренебрежительно сказал Пшеницын и зашагал к рукомойнику, насвистывая «В тумане скрылась милая Одесса…», что у него всегда было признаком душевного смятения.

2

Ночная смена ужинала перед выходом на работу.

— Федосья Ивановна, плескани-ка еще черпачок, — попросил Пшеницын, протягивая кухарке свою миску. — Я вчера норму перевыполнил!

— Все вы за столом перевыполняете норму… — проворчала Федосья, но миску налила до краев: громогласного тракториста она побаивалась.

Мимо стана протарахтел грузовик. С подножки на полном ходу спрыгнул Алексей, нетерпеливый, чем-то взволнованный.

— Ребята! — закричал он, поднимая с земли свалившуюся фуражку. — Большие новости!

Быстрым легким шагом Алексей подошел к столу, пожал руки ближайшим трактористам, поискал глазами Варю и, не найдя ее, повторил — уже потише и далеко не так весело:

— Большие новости…

Все за столом положили ложки, один лишь Пшеницын, любящий поесть, по-прежнему уплетал борщ за обе щеки, но и он косил глазом в сторону Алексея, чтобы не пропустить ничего интересного.

— Прежде всего, работать здесь мы больше не будем, завтра с утра переезжаем на новое место. Это первое, — сказал Алексей, и Нюся, пересевшая поближе к нему, загнула на руке мизинец.

К столу подошла Варя с саженью на плече. Возвращаясь на стан, она еще издали услышала голос Алексея, но той радости, которую его приезд доставил бы ей утром, сейчас не было. И почему все заветное в нашей жизни припаздывает? Кому это надо?..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман