У старых окопов

— А откажешь кому, сразу обида кровная: родичей не признаешь! И жонку подбивают словечко замолвить и через старшеньких наших ребят действуют, такие дипломаты, хоть в ООН их посылай! Дома раздоры пошли, жонка дуется: своего племяша одарил, а мою тетку не хочешь уважить. Сроду тихо-мирно жили, а тут цапаться стали, чуть до развода не докатились…

Главное, кабы я сразу всю опасность углядел, мне легче было бы круговую оборону занять. А я спервоначалу одному уступил, другому, они и насели на меня всем гамузом. Так оно и пошло-поехало. Я думал, Филипп Иваныч быстро оклемается и вызволит меня из родственного ига, а он расхворался не на шутку. Он болеет, а я все глубже в пучине этой тону. Уже по шейку погруз, еще маленько, и поминай как звали. Да вот спасибо, вы приехали…

Я полюбопытствовал:

— А как же Филипп Иванович, со своими родственниками ладил? Иль у него их не водится?

Кувалдин замялся.

— Есть и у него. А только вы Филиппа Иваныча со мной не равняйте. Это такой человек… Он так сумел поставить, что родичи и заикнуться боялись. И между прочим, еще сильней его за это уважали. А мои тунеядцы, хоть и перепадало им кое-что, ни в грош меня не ставят… Вот какая гипотенуза!

Я удивленно покосился на Кувалдина, и тот пояснил:

— На курсах мастеров у нас присказка такая была. Учились мы все маловато, ну и крепко нам, неукам, слово это культурное полюбилось: ги-по-те-ну-за! Есть в треугольнике сторона такая. — Он спохватился: — Да вы небось и сами знаете?

Я подтвердил, что знаком с гипотенузой. Кувалдин сказал с жаром:

— Так что, не сомневайтесь: очень вы меня выручили и даже спасли своим приездом. А то пустил бы я всю запань под откос или взбунтовался бы и двинул какого-нибудь дорогого родственничка прямо в рожу его бесстыжую. К тому дело шло. А теперь все культурно выйдет, и я кругом невиноватый! Ну и шугану я их завтра, как они ко мне сунутся. «К новому техноруку пожалте, шагом марш!»

Он заулыбался, представив, как ловко отбреет завтра нахальных своих родичей.

А я и порадовался, узнав, что Кувалдин ничуть не злится на мой приезд, и в то же время мне как-то не по себе стало, будто унизил он меня своим признанием. Вот уж никогда прежде не думал, что главным и чуть ли не единственным моим козырем перед нешибко образованными местными сплавщиками будут не знания мои специальные, добытые в институте за пять лет учебы, и не личные мои качества инженера и человека, о которых я тогда, признаться, был довольно высокого мнения, а всего лишь такое побочное и плевое обстоятельство, что нет у меня здесь поблизости жадных родственников. Если в этом вся премудрость, так стоило ли тогда в институте штаны просиживать? Заехал бы сразу в такие вот глухие края, где родичам меня не достать, и трудился бы себе на здоровье, шагал бы от победы к победе. Такая вот… гипотенуза.

— Работать вам тут легко будет, — заверил меня Кувалдин на прощание. — Филипп Иваныч всему тут на вечные времена дал ход. Теперь только не ленись подмазывать, чтоб нигде не заедало и не скрипело. Без родичей вам тут не жизнь будет, а малина!.. Ну, отдыхайте, утром покажу вам запань и все наше хозяйство.

Он крепко тряхнул мою руку, пошел к двери, но на пороге вдруг живо обернулся и сказал со смехом:

— А я, как чуял, наобещал тут кой-кому из настырных своих родичей сорок бочек арестантов: так приперли, не было сил-возможностей отказать. Они теперь спят и сны золотые видят… Ну и рожи у них завтра утречком будут!

Кувалдин фыркнул и плечом толкнул дверь.

ПЕРВОЕ ДЕЛО

Я стоял у окна своей первой инженерской квартиры и курил перед сном, разглядывая от нечего делать поселок, куда приехал всего час назад.

Со стороны реки доносился невнятный гул сплоточных станков. Это на запани работала ночная смена. Я попытался на слух определить, как там идет сплотка, но из этой затеи ничего не вышло: до запани было далековато, да и шум в поселке мешал. Где-то горланило неусыпное радио, за соседним домом слышался девичий визг, в конторе бубнили по телефону, два парня посреди улицы все выясняли и никак не могли выяснить своих отношений: ругательства они выкрикивали громко и разборчиво, а все остальное мямлили, так что никак нельзя было понять, чего же они не поделили.

Что ждет меня здесь? Долго ли я тут проживу: год-два, а может, и добрый десяток лет? И скоро ли добьюсь успеха? В том, что рано или поздно, а успех мне обеспечен, я тогда просто не сомневался.

Пожалуй, я побаивался лишь одного: как бы мне на первых же порах не подвернулось на работе что-либо шибко заковыристое из гидравлики или электротехники, чего я не одолею в одиночку. Вдруг не отыщу в своих конспектах и справочниках нужную формулу или хитроумную схему и опозорюсь при всем честном народе. Да, одного лишь этого я тогда и опасался.

Поселок притаился в северной белесой ночи, глазел на меня слепыми своими окнами и прикидывал, что я за человек. Так мы и приглядывались друг к дружке, как бы выжидая, кто сделает первый ход.