У стен Ленинграда

Я мельком увидел, как выглянул из блиндажа майор Огурцов и нырнул обратно. Странный был человек: даже спал, не снимая с головы стальной каски. Бойцы его не любили, считали трусом. Комбату явно не хотелось встречаться со мной. По приказу командира полка мне был в категорической форме запрещен доступ к траншее переднего края из-за ранения. Но в данном случае, когда взводу бойцов угрожала гибель от немецких снайперов, майор делал вид, что меня не замечает.

Когда мы вошли в траншею, нас догнал связной командира батальона и передал Зине приказ:

— Строева, срочно к комбату!

— Подожди, Иосиф, я сейчас.

Я присел на пенек. Мне вспомнилась рота Круглова, которую мы покинули с такой неохотой. Вспомнил майора Чистякова с его хорошей скупой улыбкой. Стало грустно…

Часто дыша всей грудью, ко мне подбежала Строева. Ее красивое лицо, раскрасневшись от быстрого бега, выражало твердую и какую-то злую решимость.

— Зачем тебя вызывал комбат?

— За неподчинение посулил штрафную. Вот зачем. Я посоветовал Зине вернуться.

— Никогда. Ты что, не понимаешь? Я снайпер и им останусь. Для этого и пошла на фронт…

Я узнавал характер Зины, который успел изучить. Строева не всегда бывала одинаковой. Иногда часами ходила задумчивая, молчаливая, а то начинала смеяться, шутить, петь, плясать. Нередко она часами просиживала не поднимая глаз и не шевеля бровью. Но эта молчаливость сменялась каким-то бесшабашным настроением. Я любил видеть ее такой, когда в ней просыпалась настоящая русская удаль. Бывало, подойдет вплотную, прищурит глаза да так улыбнется, что кровь в жилах закипит. А только захочешь обнять ее ускользнет, словно ласточка из-под крыла ястреба, да еще пальцем погрозит… И вот снова рядом со мной стоит девушка, русский снайпер, строгий, отважный, готовый вступить в опасный поединок с врагом. За последний месяц мы как-то душевно сблизились. Я вспомнил, как однажды утром, когда мы приводили в порядок жилье, к нам в блиндаж пришла Зина. Она взяла меня за руку: «Осип, я была в Ленинграде, зашла к твоему сыну. Он очень хороший мальчик, и как обрадовался мне! — Она стояла рядом со мной не поднимая глаз. — Ты знаешь, Володя принял меня за свою мать. Забрался ко мне на колени, обнял за шею и стал целовать: „Мама, ты теперь будешь ко мне приходить?“ И я не могла отказать ему. А когда собралась уходить, Володя сказал: „Мамочка, принеси мне сахару“. И я обещала».

С этого дня Строева старалась как можно больше быть одна. При встрече со мной она опускала голову и стояла молча. Однажды утром, когда я зашел в снайперский окоп, там уже была Зина. Сидя у перископа, она распускала большую шерстяную варежку и вязала маленькие детские носочки. Каждую свободную минуту она что-нибудь мастерила Володе.

Прежде чем добраться до своего снайперского гнезда, нам пришлось проползти незамеченными по открытому месту метров сто пятьдесят.

У западной стены разрушенного дома торчали к небу изогнутые взрывной волной железные балки, на которых и было устроено наше снайперское гнездо. Мы знали, что этот объект находится под непрерывным наблюдением противника. Если немцам удавалось заметить наше движение не только в развалинах дома, но даже вблизи его, они тут же начинали бросать мины, а иногда вызывали артиллерию.

Я влез в гнездо первым, прикрыл амбразуру плащ-палаткой и до половины открыл стрелковую бойницу, затем подал руку Строевой. Зина быстро установила перископ.

Мы тщательно осмотрели каждую складку местности: лощинку, бугорок, даже прутик, брошенный немцами на бруствер траншеи.

— Где же они? Ничего не видать. Откуда же они стреляют? — ворочаясь с боку на бок, проговорила Зина.

— Не спеши, скоро их не найдешь, ведь сама знаешь, какие они дотошные, все делают без лишнего риска. Будем искать.

— Но в данном случае им без риска не обойтись, — усмехнулась Зина. Они прекрасно знают, что безнаказанно стрелять в спины ползущих по дну траншеи русских долго не придется, встреча с нашими снайперами неизбежна.

Нейтральная зона казалась нам голой, как степная дорога, полосой. Висевшее над землей знойное марево мешало видеть на дальнее расстояние.

Строева, повернувшись на спину, приподняла левую, а затем правую руку, пошевелила онемевшими пальцами и, морща лицо от боли, сказала:

— Отсюда нам их не найти.

— А ты еще раз поищи место, с которого они только и могут увидеть дно нашей траншеи на повороте. Не видя дна траншеи, немцы не могли бы убить наших.

Зина бросила на меня быстрый взгляд и припала к окуляру перископа. Затем аккуратно подобрала под себя ноги и притихла.

— Иосиф, посмотри на березку вблизи их траншеи, с теневой стороны, не немцы ли это лежат?

Много раз я видел эту березу, вырванную с корнями из земли взрывной волной. Под лучами солнца корни ее высохли и шевелились на ветру, как опрокинутый на спину огромный жук, который перебирал своими мохнатыми лапами, ища в воздухе опору.