У стен столицы

Слушал „гражданский“ товарищ и нашел столько изъянов в моем плане, что мне оставалось только загадывать себе загадки: кто же мой слушатель? А им-то оказался, как я узнал потом, сам Жуков. Главное его замечание касалось моих несколько шаблонных планов. Они не предусматривали действий инициативных, предприимчивых, исходящих из той обстановки, которая может сложиться на поле боя, а в основном строились на ожидании команд сверху. Может, вот такая скованность, ограниченность в планах и были причиной моих не совсем уверенных действий во время первого боя на канале Москва — Волга. Тогда батарея хотя и подбила шесть немецких танков, но действовала, в чем я убежден до сих пор, не лучшим образом. Немецкие танки шли с левого фланга, и мне казалось, что вот-вот по ним должен открыть огонь сосед, а затем наступит наш черед. Нам дадут на то команду. Промедлили порядком. Ударили по танкам лишь тогда, когда они ринулись на батарею, открыв по ней огонь.

В такой обстановке мы действовали нервозно, в спешке, стреляли неточно. Вот что значит не взять на себя всю ответственность в нужный момент, не принять без промедления, когда это требуется, самостоятельного решения.

Раздумывая так, взвешивая обстановку, в которую попала батарея на подступах к селу Бабенки, я решил не ждать особых указаний сверху, а действовать так, как диктовали складывавшиеся обстоятельства. Надо было узнать, какие силы противодействуют нам в деревне, нельзя ли покончить с ними. С группой разведчиков я решил осмотреть подходы к населенному пункту. Скрытно приблизились к деревне. В бинокль осмотрел улицу. Присутствия большого отряда гитлеровцев не обнаружил. Однако, чтобы получить более точные данные, послал в Бабенки надежного и искусного разведчика сержанта Ивана Дуракова. Сам направился к орудиям. Матросы и старшины возбуждены. Старшина 1-й статьи Туезов говорит:

— Фрицы, видимо, не знают, что мы лежим без укрытий, а то бы от батареи осталось одно воспоминание.

Пошел к командиру батальона капитану Тулупову. Он лежал в окопе под плащ-палаткой, покрытой толстым слоем снега. Голова обвязана бинтом. Я присел рядом на корточки, доложил о своих наблюдениях и предложил совместно атаковать Бабенки, выбить оттуда противника и укрыть там людей и пушки.

— Удастся ли это сделать без тщательной подготовки? — выразил сомнение Николай Лаврентьевич. — Да и в ротах большая убыль.

Но все же капитан разрешил мне ввести в дело два взвода, прикрывавшие батарею.

Пока я разговаривал с комбатом, гитлеровцы начали очередной обстрел. После огневого налета мне доложили, что лошади у третьего и четвертого орудий перебиты, в расчетах есть раненые.

Озадаченный, возвратился я к себе. Через два часа прибыли разведчики. Сержант Дураков проник в деревню и нанес на планшет расположение минометов, место штаба. Судя по всему, там были стрелковая рота, минометная батарея, около десятка мотоциклов с пулеметами, несколько автомашин. Солдаты размещались в домах на краю деревни, обращенном к нашим позициям. Скрытно проникнуть в деревню можно оврагом, который начинался справа от нас и выходил на середину улицы.

Взвесив все обстоятельства, я решил атаковать Бабенки. Свое решение сообщил политруку батареи Шаповалову. Человек смелый, но и в меру осторожный, он заметил, что дело это рискованное и предпринимать его вряд ли стоит. Здесь мы впервые за нашу боевую жизнь разошлись с политруком во мнениях. Я смотрел на карту, еще раз прикидывая возможные варианты атаки. Познакомил с ними Шаповалова, но тот молчал. Тогда я в сердцах спросил: „А что предлагаете вы?“ Но не успел высказать все, что хотел, как, улыбнувшись, политрук ответил: „То, что и ты“. В этих „вы“ и „ты“ была выражена вся динамика нашего обмена мнениями и осмысления обстановки. От разногласия мы пришли к согласию. Я подал руку Геннадию Шаповалову и предложил: „Давай действовать“. Собрали командиров, познакомили их с обстановкой, с принятым мною решением. Быстро разошлись по местам, чтобы подготовить к бою всех воинов, привести в готовность оружие.

В середине дня приказал командиру взвода лейтенанту Рудакову с двумя орудиями переменить позицию и открыть огонь по противоположному концу деревни, чтобы отвлечь внимание противника. А одному пехотному взводу вести сильный огонь из пулеметов и демонстрировать атаку в том же направлении.

Успех задуманного плана зависел от первой его части. Я верил в Рудакова. Это был настоящий артиллерийский командир, до тонкости знавший свое дело.

Вскоре началась пальба. Рудаков стрелял с невероятной скоростью: создавалось впечатление, что наступление на деревню идет при поддержке большого числа орудий. Минут через двадцать командир взвода управления лейтенант Янис доложил: гитлеровцы перетягивают свои силы и минометы с одного конца деревни на другой. Мы только и ждали этого.