У страха глаза велики

— Какое-то вроде бы обещали, но ты же сама понимаешь, как ищут случайных уличных грабителей. Последней жертвой оказался Стас. На верхнюю полку гаража Кристиночка взгромоздила аккумуляторные блоки. Или они там уже были — все-таки тяжесть изрядная, наверх втащить непросто — а Кристина просто воспользовалась тем, что есть. Ну, может, подтащила к краю, обвязала веревкой, а другим концом зацепила ее за собственную новую машину. То есть, если бы она села за руль и попыталась выехать из гаража, штука свалилась бы ей прямо на голову. Якобы. Поскольку садиться за руль она, конечно, не собиралась. Сказала Стасу, что с машиной чего-то не ладится, он полез под капот, а Кристиночка в это время вроде бы запнулась за то веревочку и — как бы совершенно случайно — за нее дернула. Конструкция грохнулась прямо Стасу на голову. И, знаешь, по-моему в это время Герман что-то заподозрил. Очень уж он постарался, чтобы я не смоталась.

— А Кешка там каким образом объявился?

— Откуда-откуда, я притащила. Ты не отвлекайся, я по порядку. Хуже всего отношения у Кристины были с Зинаидой Михайловной. И Кристина проделала с их телевизором — ну, старших Шелестов — простенькую, но очень действенную операцию — сняла защитный экран с одной из ламп. По прошествии некоторого времени облучение должно было старичков свести в могилу. Училась-то она в техническом вузе, не забывай, и вообще с мозгами в этой прелестной головке полный порядок. Но… Тут, кажется, получилось по принципу — сколько веревочке не виться, а кончику быть. Телевизор-то старенький, начал дурить. Не из-за лампы, а сам по себе. И тут уж так повезло, что телемастер в тот день приехать не мог, я Зинаиду Михайловну пожалела и вызвала Кешку. Ну, а когда он мне эту чертову лампу продемонстрировал, никаких сомнений быть просто не могло — если бы Злодей охотился за Кристиной, тогда при чем тут старшие Шелесты, она-то в их комнате, за их телевизором не бывает. Вспомнила про цепочку, все и сложилось. Жаль, что поздно.

Рассказывать Лельке, как я лазила в Кристинин компьютер, я не стала — ей бы это не понравилось. Чужих дневников читать нельзя. Что бы там ни было. Даже для разоблачения убийцы. Нельзя — и все тут. История и без того воняет достаточно сильно, не стоит Лельке создавать лишний внутренний конфликт — между хорошим отношением ко мне, бессовестной, и собственными моральными принципами. У меня-то их, к счастью, вовсе нет, так что при беспардонном проникновении в чужие архивы ни волосок на моей неблагородной голове не шевельнулся, не то чтобы покраснеть… А Лелька мучиться будет. Убеждать себя, что в итоге нехороший поступок послужил добру — но изначально-то я этого знать не могла? То есть, я как раз считаю, что могла, а Лелька — нет, у нее голова по-другому устроена. У нее совесть есть, у меня — никогда ничего похожего не было. И стыдно мне не бывает — по причине полного отсутствия этой самой совести. Так и живем. Мне только одно непонятно — как получается, что зная меня как облупленную, Лелька вот уже лет пятнадцать считает меня хорошим человеком?

— А почему же ты сказала, что к утру еще один труп будет?

Ну, это мы запросто. Без меканья и заиканий. Такие дела наш эталон благородства очень даже приемлет. Во-первых, не я этим буду заниматься, значит, уже хорошо, близкие друзья чисты как невылупившийся цыпленок, а что там себе позволяют разные всякие прочие — не нам судить, во-вторых, идея возмездия за зло — даже исполненного лично, без судебных тяжб и проволочек — с этим Лелька вполне согласна.

— Так Герман Борисович очень самостоятельный. Он ведь не станет обращаться в соответствующие органы. Тем более, что им и предъявить-то особенно нечего. Я так думаю, что он заставит Кристину до донышка исповедаться, а потом… Он ведь добрый, не злопамятный совсем. Мне кажется, это будет избыточная доза снотворного. Случайно. А семейный врач — должен же у них быть семейный врач — подтвердит, что Кристина в последнее время отчего-то сильно нервничала, спала плохо, ну, и так далее. Несчастный случай, не подкопаешься. Материальных интересов тут никаких, так что не будет милиция этим заниматься, пожурит безутешного вдовца за неосторожность, и то вряд ли.

48

Каким я был, таким остался.

Джеймс Бонд