У ступеней трона

– Если вам угодно продолжать далее это неприятное объяснение, за которое мы с вами рассчитаемся с оружием в руках, то извольте, я вас слушаю.

– Вот видите ли, сударь, – начал после небольшого молчания Александр Иванович, – в чем дело: прежде чем княгиня Трубецкая полюбила вас, – а я не сомневаюсь в том, что она вас полюбила, – она считалась почти моей невестой. Я убежден, что если бы на вашей дороге, как теперь на моей, встретился соперник в обладании сердцем любимой женщины, то вы постарались бы удалить этого соперника, потому что нужно быть святым человеком, чтобы спокойно отказываться от своего счастья, а я такой святостью не обладаю, да мне кажется, что и вы не обладаете ею.

– Кто же вам мешает удалить меня с своей дороги? И о чем нам больше с вами объясняться? Вы меня оскорбили, я вас вызвал на дуэль, постарайтесь меня убить, и дорога к сердцу Анны Николаевны будет перед вами открыта. О чем же нам больше разговаривать?

Головкин пожал плечами и ядовито рассмеялся.

– Да, дуэль – это, конечно, прекрасное средство, – промолвил он, как бы раздумывая, – но кто же поручится мне, что судьба не изменит мне в нужную минуту и что вы убьете меня, а не я вас? И вот потому-то я и хотел объясниться с вами начистоту и предложить вам сделку совершенно иного рода.

– Какого же рода будет эта сделка?

– Вы, конечно, человек бедный, и для вас, я думаю, сумма в десять тысяч рублей представит немалый интерес.

Баскаков понял, какого рода сделку хочет ему предложить его гость, вспыхнул, но сдержался и с иронической усмешкой спросил:

– Что же, сударь, я должен сделать за эту интересную для меня, по вашему мнению, сумму?

– Ничего более, как только устроить так, чтобы княгиня Трубецкая забыла о вас.

Василий Григорьевич продолжал иронизировать:

– Но каким же образом я могу заставить забыть меня женщину, которая, опять-таки по вашему мнению, любит меня?

– Ах, боже мой, это так просто; вам стоит только уехать из Петербурга, уехать куда-нибудь подальше, например, за границу, к какому-нибудь нашему посольству… мне это так легко устроить.

– Да? Я в этом и не сомневаюсь. Но объясните мне, сударь, только одно: какой же вам будет расчет, заплативши мне десять тысяч и удаливши меня как можно дальше от невских берегов, умереть от моей пули или удара шпаги, смотря по вашему выбору, потому что – предупреждаю вас – как только я становлюсь к барьеру, я положительно горю желанием во что бы то ни стало уничтожить своего противника.

Увлеченный своей идеей, Головкин не замечал все время той явной насмешки, которая сквозила во всех словах, обращенных к нему Баскаковым. Ему казалось, что громадная сумма, которой он хотел ослепить этого мелкого чиновника берг-коллегии, заставит того забыть не только о дуэли, но и о княгине Трубецкой, и вдруг он услышал эту фразу, которая поразила его, точно удар грома.

– Но позвольте, – воскликнул он, – тогда о дуэли не может быть и речи.

– Вы так думаете? А мне кажется как раз наоборот: только о дуэли и должна быть между нами речь. Я достаточно наслушался ваших глупых предложений, и единственный ответ, который я могу дать, – это поехать домой и ждать моих секундантов.

Головкин понял, что он одурачен; кровь волной прихлынула к его лицу, и злобные огоньки забегали в его глазах.

– Берегитесь, сударь! – воскликнул он хриплым голосом.

– Беречься? Чего? Что вы меня убьете? Поверьте, что у вас гораздо больше шансов быть убитым мною, чем отделаться от меня.

– Берегитесь, сударь! – снова крикнул уже угрожающим тоном Головкин и чуть не опрометью выбежал из квартиры Баскакова.

Он не слышал раскатов звонкого смеха, который послал ему вдогонку Василий Григорьевич, но он и без того трепетал весь от злобы; эта злоба положительно туманила его мозг, перехватывала его дыхание.

– Погоди, щенок! – скрежеща зубами, шипел он. – Слишком много чести, чтоб я стал драться с тобой на дуэли!.. Я сумею отделаться от тебя и без этого. Ты слишком много возомнил о себе, а в этой ставке я совсем не хочу рисковать своей головой, когда могу выиграть игру без всякого риска.

Приехав домой, он чуть не бегом вошел в свой кабинет и тотчас же приказал крикнуть к нему казачка и послал его в Тайную канцелярию за Барсуковым.

Барсуков не замедлил явиться. Головкин платил щедро, а Сергей Сергеевич любил угождать щедрым плательщикам.

– Ну, сударь, – встретил Барсукова Александр Иванович, когда тот переступил порог его кабинета, – видишь, как скоро ты мне понадобился.

Хитрый шпион улыбнулся и проговорил:

– Я к вашим услугам, ваше сиятельство.

– Помнишь, о чем мы с тобой говорили?

– Помню. Я никогда ничего не забываю.

– И можешь это дело устроить? – впиваясь в сыщика загоревшимся взглядом и многозначительно подчеркивая свои слова, спросил Головкин.

– Того человека убрать?

– Да, да!

– Конечно, могу, никакого труда даже нет. Так прикажете убрать?

Легкая тень раздумья пробежала по лицу Головкина, но злая улыбка, искривившая его губы, тотчас же прогнала ее, и он резко отозвался:

– Убирай!