У Судьбы на поводке

Откровенно говоря, я сейчас плохо помню, что было после того, как мне пришло смс от Димы, в котором он отправлял меня на аборт. Я пребывала в каком-то сомнамбулическом состоянии, могла и телефон выключить, и просто забыть поставить его на зарядку. Так что может, он и не врет о том, что пытался мне позвонить. Но так ли важно это сейчас? Он сам отправил меня избавиться от ребенка, а теперь мне же высказывает претензии?

Жаль, что нельзя орать! Чтобы не напугать Даньку, приходится шипеть страшным нечеловеческим шепотом:

– Да ты не охренел ли, Ланге? Ты заявляешься спустя шесть лет, и начинаешь вещать о том, что я тебе что-то должна? Если я что-то и должна, то это спустить тебя с лестницы. Но я пока не в состоянии, к сожалению. Так что ты приходи недели через три. А если сама не смогу, то позову кого-нибудь в помощь. Вот и сочтемся. Раз должна, то надо отдавать, конечно. Впрочем, могу сейчас авансировать – имею непреодолимое желание воспользоваться костылем с целью, осуждаемой уголовным кодексом.

Он вдруг подлетает ко мне, хватает за плечи и начинает трясти:

– Катя, не зли меня! Моему сыну пять лет, а я ни сном, ни духом. Да, я сменил номер телефона, но ведь есть же соцсети, в конце концов. Есть общие знакомые. Сейчас при желании кого угодно можно разыскать.

– Да хватит меня трясти уже, придурок! Ребенка испугаешь, папаша недоделанный. Психику подлечи сперва, прежде чем к ребенку подходить.

Димка тут же отлетает обратно в кресло.

– Да, ты права, извини. Я не подумал, что Данька в соседней комнате. Не привык еще к мысли, что у меня сын есть. Взрослый почти. – Тут он снова выразительно, с осуждением, смотрит на меня.

– И все же, кто тебе сказал про Даньку?

– Ромка рассказал, что видел тебя в гинекологии, когда там Олеська лежала. Олеся – это Ромкина жена.

Смутно припоминаю, что действительно, одновременно со мной на сохранении лежала Олеся. Правда, в то время я почти ни с кем не общалась, тем более не хотела общаться с друзьями Димы. Поэтому всякие поползновения девушки войти со мной в контакт старалась всячески пресекать – делала вид, что ушла в себя навсегда.

– Ну и что? Мало ли, зачем я там лежала?

– Я решил разузнать побольше.

– Слушай, Дим, ты бы ехал обратно в свою Москву, а? Ну чего тебе тут надо? Мы тебя не трогаем и ты нас не трожь. Тебе раньше ребенок не нужен был, а тут вдруг понадобился. Звезды, что ли не так встали? Или, может, моча не в ту сторону потекла? Или, ты как в фильмах, лишился способности иметь детей и уцепился за единственного наследника? Ты сейчас наиграешься в куклы и свалишь опять, а мне что делать? Как потом Даньке объяснять, куда ты делся?

– Что значит – не нужен был? Что ты несёшь? И вообще, хватит юродствовать, у нас серьезный разговор, а ты придуриваешься. Мне кажется, ты раньше умнее была.

– Раньше я дурой была доверчивой, в сказки верила. Сказка про Золушку оказалась банальнейшей пошлятиной – принц свалил в закат, оставив Золушку с пузом. Ну это часто бывает, не я первая, не я последняя.

– Я, Катя, что-то совсем тебя не понимаю. Ты не сказала мне о беременности, а теперь упрекаешь в том, что я свалил в закат. Типичный образчик женской логики.

Чувствую, что сейчас лопну от злости. Нет, каков подлец! Он еще меня упрекать будет в отсутствии логики!

– А что твоя хваленая мужская логика говорит о том, что ты сначала отправил меня делать аборт, а спустя шесть лет явился требовать объяснений? Ты велел мне избавиться от ребенка, а теперь верещишь о том, что я тебе о нем ничего не сказала! Да, не сказала! И правильно сделала! И ты бы никогда не узнал, если бы не этот чертов Рома с его Олесей! Она мне еще там, в гинекологии надоела со своим сочувствием. А мне не надо! Понимаешь? Не надо вашего сочувствия! Единственное, что я хочу – это держаться подальше от тебя и твоих гнилых друзей. У тебя никакого права нет приходить сюда и чего-то требовать! Убирайся вон! Я тебя к ребенку на пушечный выстрел не подпущу!

Я чувствую, что меня несет. Я не могу остановиться. Я пыталась быть спокойной и выдержанной, я хотела вести диалог со сдержанностью и хладнокровием английской леди. Но, блин, опять ничего не вышло. Не леди я, что ж теперь! Слезы текут по щекам, я стираю их рукой. Только бы Данька не вошёл сейчас, он очень расстраивается, когда я плачу.

Вдруг Дима пересаживается ко мне на диван и обнимает меня за плечи. А потом начинает укачивать и успокаивать. А меня нельзя успокаивать – я себя жалеть начинаю и еще сильнее реву. Поэтому я пытаюсь вырваться из его объятий и отсесть подальше. Наконец-то у меня это получается. Какое-то время мы оба молчим. Я пытаюсь привести себя в порядок, но боюсь, это не так-то просто. Мне нужно умыться холодной водой. Я поднимаюсь и ковыляю в ванну. На пороге гостиной оборачиваюсь и, шмыгая носом, говорю:

– Не смей подходить к ребенку, пока меня не будет.