У светлого яра Вселенной

Слова астронома обратили всеобщее внимание; тут началися бесконечные споры. Не было несчастий, которым не подвергался в эту минуту шар земной: его и жгли в огне, и топили в воде, и все это подтверждалось, разумеется, не свидетельствами каких-нибудь ученых, а словами покойного дядюшки камергера, покойной штатс-дамы тетушки, и проч.

«Послушайте, – наконец сказала хозяйка, – вместо споров пусть каждый из нас напишет об этом свои мысли на бумаге, потом будемте угадывать, кто написал такое и такое мнение».

«Ах, будемте, будемте писать», – вскричали все гости...

6 для оригинальности (фр.)

«Как прикажете писать? – робко спросил один молодой человек. По-французски или по-русски?»

«Fi donc – mauvais genre7! – сказала хозяйка. – Кто уже ныне пишет по-французски? Messieurs et Mesdames8! Надобно писать по-русски».

Подали бумаги; многие тотчас присели к столу, но многие, видя, что дело доходит до чернильниц и до русского языка, шепнули на ухо своим соседям, что им еще надобно сделать несколько визитов, и – исчезли.

Когда было написано, все бумажки были смешаны, и всякий по очереди прочитывал вынутую им бумажку; вот одно из мнений, которое нам показалось более других замечательным и которое мы сообщаем читателям.

1

Решено; настала гибель земного шара. Астрономы объявили, глас народа подтверждает их мнение; этот глас неумолим, он верно исполняет свои обещания. Комета, доселе невиданная, с быстротою неизмеримою стремится на Землю. Лишь зайдет солнце, вспыхнет зарево страшного путника; забыты наслаждения, забыты бедствия, утихли страсти, умолкли желания; нет ни покоя, ни деятельности, ни сна, ни бодрствования; и день и ночь люди всех званий, всех состояний томятся на стогнах, и трепетные, бледные лица освещены багровым пламенем.

Огромные башни обращены в обсерваторию; день и ночь взоры астрономов устремлены на небо; все прибегают к ним, как к богам всемогущим; слова их летят из уст в

7 Фи! – это дурной тон! (фр.)

8 Дамы и господа! (фр.)

уста; астрономия сделалась наукою народною; все вычисляют величину кометы, скорость ее движения; жаждут ошибок в вычислениях астрономов и не находят.

«Смотри, смотри, – говорит один, – вчера она была не больше Луны, теперь вдвое... что будет завтра?»

«Завтра набежит на Землю и раздавит нас», – говорит другой...

«Нельзя ли уйти на другую сторону шара?» – говорит третий. .

«Нельзя ли построить подставок, оттолкнуть ее машинами? – говорит четвертый. – О чем думает правительство?»

«Нет спасения! – кричит молодой человек, запыхавшись. – Я сейчас из башни – ученые говорят, что, прежде нежели она набежит на Землю, будут бури, землетрясения, и земля загорится»...

«Кто против Божия гнева?» – восклицает старец...

Между тем течет время, с ним возрастают величина кометы и ужас народный; уже видимо растет она; днем закрывает солнце; ночью огненною пучиною висит над

Землею; уже безмолвная, страшная уверенность заступила место отчаянию; не слышно ни стона, ни плача; растворены тюрьмы: вырвавшиеся преступники бродят с поникшим челом между толпами; редко, редко общая тишина и бездействие прерываются: то вскрикивает младенец, оставленный без пищи, и снова умолкнет, любуясь страшным небесным зрелищем; то отец обнимает убийцу сына.

Но подует ли ветер, раздастся ли грохот, толпа зашевелится – и уста всех готовятся к вопросу, – но его боятся вымолвить.

В уединенной улице одного европейского города восьмидесятилетний старец у домашнего очага приготовлял себе пищу: вдруг вбегает к нему сын его.

– Что ты делаешь, отец мой? – он восклицает.

– Что делать мне? – отвечает спокойно старец. – Вы все оставили, бегаете по улицам – а я между тем голодаю...

– Отец! Время ли теперь думать о пище?

– Точно также время, как и всегда...

– Но наша гибель..

– Будь спокоен; пустой страх пройдет, как и все земные бедствия...

– Но разве ты потерял слух и зрение?

– Напротив, не только сохранил то и другое, но еще сверх того нечто такое, чего нет у вас: спокойствие духа и силу рассудка; будь спокоен, говорю тебе, – комета явилась нежданно и пропадет так же – и гибель Земли совсем не так близка, как ты думаешь; Земля еще не достигла своей возмужалости, внутреннее чувство меня в том уверяет...

– Отец мой! ты во всю жизнь свою верил больше этому чувству или мечтам своим, нежели действительности!

Неужели и теперь ты останешься преданным воображению?.. Кто тебе поручится за истину слов твоих?..

– Страх, который вижу я на лице твоем и тебе подобных!. Этот низкий страх несовместим с торжественной минутою кончины. .

– О ужас! – вскричал юноша. – Отец мой лишился рассудка. .

В самое то мгновение страшный гром потряс храмину, сверкнула молния, хлынул дождь, ветер снес крыши домов

– народ упал ниц на землю...

Прошла ночь, осветило небо, тихий Зефир осушил землю, орошенную дождем... люди не смели поднять преклоненных глав своих, наконец осмелились, – им уже мнится, что они находятся в образе духов бестелесных. .

Наконец встают, оглядываются: те же родные места, то же светлое небо, те же люди – невольное движение подняло взоры всех к небу: комета удалялась с горизонта. .

2