У тебя клыки? (ЛП)

Я обернулась взглянуть, на что он смотрел. Мама стояла на входе в палатку, одетая в свою серебристо-белую молитвенную мантию, слоями легкого газа трепетавшую позади нее на ветру. В ее спадающие на спину волосы был вплетен венок из белых цветов, с лентами, спускающимися по спине. В одной руке на куске алого бархата она держала свою серебряную плачущую чашку; в другой был пучок молитвенных свечей. Дэвид сидел рядом с ней, его рот был открыт в тихом шипении на Бена.

Я вздохнула и шлепнулась на ближайшее кресло. Почему я должна пытаться поступать нормально, когда все вокруг меня были настолько странными?

Мама поджаривала меня насчет Бена оставшуюся часть ночи и большую часть следующего утра. Кто он, что хотел, почему я упоминала, что ударила его, бла-бла-бла. Я отвечала на ее вопросы, потому что это было первой нормальной, типичной для мам вещью, что она сделала с тех пор, как я была в шестом классе, и заверила ее, что она не должна заколдовывать Бена (не то чтобы я была уверена, что это сработает – может быть, Темные были магиеустойчивыми? Надо будет спросить у Имоджен).

Потом она сделала то, что реально заставило меня встревожиться.

Было приблизительно одиннадцать утра. Мы только что встали (Готская ярмарка летом закрывается в два ночи) и мама стояла у крошечной плиты, на которой что-то готовила. Когда приходилось. Она, может быть, была великой ведьмой, но довольно посредственной кухаркой. Обычно я делала это, но этим утром я была слишком занята, будучи поджариваема из-за Бена.

– Мне не нравится мысль, что ты встречаешься с мальчиком намного старше тебя, –  сказала она, как только начала прибираться.

– Я не встречаюсь с ним; мы просто разговаривали. – Ну, ладно, он ожидал, что в какой-то момент я спасу его душу, но, эй, это не значит, что у нас было свидание или что-то вроде, верно?– Есть еще горячая вода?

Мама встряхнула электрический чайник и передала его мне. Я сделал еще чашку чая (Эрл Грей – я может быть и фрик, но цивилизованный) и выжала в него четверть лимона.

– Сколько ему лет?

Я посмотрела на нее поверх своей кружки. Она стояла перед нишей для плиты, тыкая в какие-то фрукты, висевшие в сетчатой корзинке. В трейлере, который мы делили, была одна спальня (ее) и вторая кровать (где спала я) была преобразована из крошечного столика и кушетки, на которой я сейчас сидела. У мамы был очень хороший нюх,  на ложь. Я полагала, что она достаточно подозрительна и без моих рассказов о нежити в ее коллекции. – Гм… он моложе Имоджен.

– Да? Тогда ему должно быть около восемнадцати или девятнадцати. – Ага, плюс-минус пара сотен лет.

– Но все еще слишком взрослый для тебя. Я немного поболтаю с ним. Чтобы ты сказала о французских гренках этим утром?

Теперь запустилось мое чутье. Она предлагает приготовить мне завтрак?

– Звучит здорово. Ты не должна говорить с Беном, мам. Я не встречаюсь с ним или что-то вроде того.

– М-м-м. У нас есть пара яиц?

– В холодильнике. – Я наблюдала за ней несколько минут, пока она напевала про себя песенку, взбивая яйца, нюхала маленький пакет молока и решала, не слишком ли оно давнишнее, добавляла шепотку корицы, потом начала нарезать толстые ломти хлеба от буханки, которую вынула пол часа назад.

– О'кей. Что ты хочешь?

Она, повернувшись, взглянула на меня, ее брови хорошенько поработали над удивлением.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты готовишь завтрак. Ты никогда не готовишь для меня завтрак.

– Я наверняка это делала! Я готовила для тебя завтрак как раз прошлым… прошлым…

– Угу. Не можешь вспомнить, не так ли? Это было так давно.

Она отрицательно помахала мне лопаточкой.

– Я помню, словно это было вчера. Это было, когда ты сломала руку, поехав на велосипеде в школу. Я приготовила тебе яйца Бенедикт[11]. Ты любила их.

Я улыбнулась в свой чай.

– Мам, я была тогда в пятом классе.

Она повернулась к плите с самоуверенным сопением.

– Я только указала, что был случай, когда я готовила тебе завтрак.

– Обычно только если ты что-то хочешь от меня, так и угощенье. Что ты хочешь, чтобы я сделала? Если это включает переодевание в наяду, чтобы резвиться вокруг ручья как ты заставила меня сделать прошлым летом, ответ – нет. Одной дозы ядовитого плюща достаточно мне на всю оставшуюся жизнь.

Она плюхнула французский гренок на сковородку, ничего не сказав, пока  не положила его на тарелку и не вручила мне. К моему удивлению она села за стол напротив, вместо того чтобы приготовить порцию для себя.

– Франни, я беспокоюсь о ярмарке. Это воровство – если оно продолжится, ярмарка обанкротится, и мы должны будем отправиться домой.