У теплого моря

   После этого случая доктор пролежал в постели ровно два дня. Клавдия Григорьевна заходила его навестить, но ея присутствие как-то смущало его. Они ни слова не говорили о случившемся.   -- Что у вас собственно болит?-- спрашивала Клавдия Григорьевна.   -- Право, не умею вам ответить... Весь немогу, как говорят мужики.   -- А как ваше сердце?   -- О нем не стоит говорить...   Клавдия Григорьевна тоже чувствовала себя неловко и уходила, не договорив самаго главнаго. Ей хотелось высказаться, обяснить все, но доктор предупреждал ее и с больной улыбкой просил:   -- Ради Бога, не будемте говорить об...   Ей казалось, что он сердится на нее и подозревает в чем-то. Эта неизвестность мучила ее больше всего. Что о ней думает муж сейчас?   Завернул вечерком раза два солдат Орехов и тоже держал себя как-то странно. Доктор чувствовал, что теперь в глазах солдата он, как муж Клавдии Григорьевны, совершенно другой человек и что говорить им по-прежнему не о чем. Солдат по случаю праздников приходил на-веселе, кого-то по обыкновению бранил, показывая кулаки, и заканчивал безпричинным хохотом, раздражавшим доктора.   -- Ну, как вы живете?-- спрашивал доктор.   -- А все так же, вашескородие: день да ночь -- сутки прочь. Зиму, слава Богу, перезимовали, а теперь уж наше время... Ветер с моря уж очень донимает, точно из погреба дует. А ежели разобрать, так совсем пустая сторона, ничего настоящаго, то-есть, сурьезнаго. Одним словом: азиятцы. Ни пашни, ни настоящаго хозяйства, а одна фрукта... Куды же супротив нашей Рязанской губернии!..   Только однажды солдат проговорился про "ейнаго братца", причем даже зажал рот рукой.   -- Он, значит, тоже из наших... Вот как, то-есть, подвержен. Только натурой очень уж слаб -- дворянская кость опадкая. Я-то и раньше его знавал... Так, мусорный человек.   На третий день доктор мог в первый раз выйти из дому и сейчас же направился к морю, которое полюбил всей душой. На морском берегу так легко дышалось... В самом шуме морских волн чувствовалось что-то родное. Боже, сколько он передумал и перечувствовал, сидя на морском берегу по целым дням...   Сейчас море еще было холодное и с него тянуло холодным сквозняком. Но оно все-таки было прекрасно, и доктор с наслаждением дышал полной грудью. В воздухе чувствовался тонкий солоноватый вкус, какой дает откупоренная бутылка зельтерской воды. У доктора были свои облюбованныя места на берегу, где каждый камень казался добрым старым знакомым. Давно цвел миндаль, начали распускаться настоящие южные цветы -- вообще, наступала пышная южная весна, благоухающая, разцвеченная миллионами красок и позолоченная живым золотом горячаго южнаго солнца. После своей болезни доктор как-то особенно живо чувствовал разлитую кругом него красоту и точно дышал ею.   Когда так он сидел на берегу, к нему, шатаясь, подошел какой-то рваный субект и хрипло проговорил:   -- Бонжур и мерси, доктор...   Это был брат Андрей, опухший, с трясшимися руками и в лохмотьях.   -- Ен пе д`аржан...-- прибавил он, усаживаясь рядом,-- А, впрочем, не давайте. Все равно пропью... да...   Он разсмеялся и, оглядывая себя, проговорил:   -- Что, хорош мальчик? ха-ха... Вот что значит получить хорошее образование... Сейчас заметно образованнаго человека. Не правда-ли? Был у милой сестрицы: прогнали... А все вы виноваты... Ха-ха!.. Ловко вы тогда смазали этого нахала Бантыша... Так и следовало, потому что он негодяй и трус. Не понимаю, что милая сестрица нашла в нем такого... Вместе из Москвы приехали...   -- Послушайте, мне это совсем не интересно знать,-- остановил его доктор, поднимаясь.   -- Да? Очень жаль... да... Напрасно. Вот вы муж Клавдии, т. е. были мужем, а не знаете, что такое Клавдия...   -- Я попрошу вас не продолжать...   -- Нет, уж позвольте,-- с пьяной настойчивостью заговорил несчастный пьяница.-- Нет, вы должны все знать... Ведь я не желаю никого оскорблять. Да, вы не знаете Клавдии. Она только одного меня и боится, потому что я все знаю...   Доктору было противно слушать эту пьяную болтовню, но в то же время его что-то так и тянуло к ней, как тянет заглянуть на дно пропасти.   -- Ковровы-Свирские... Что сие значит? как мы учили в катихизисе Филарета,-- продолжал брат Андрей.-- А это целыя истуар сконапель... да... Вырождающаяся семья... Вы это понимаете? О, это ужасно -- сумасшедшие, пьяницы, развратники... У нас большой род, т. е. был большой и, представьте себе, все вымерли, т. е. все мужчины. Я остаюсь последним представителем этого угасшаго рода и со мной вместе умрет последняя родовая надежда. Ведь это ужасно... С детства у меня на глазах происходили ужасныя картины... Погибали прежде всего мужчины... водка, сифилис, наследственныя болезни... Ах, как это ужасно!.. Молодые цветущие люди едва достигали двадцати лет и быстро погибали... Отца я не помню -- он утонул пьяный! Потом дядя Никита, красавец, настоящий богатырь... И тоже погиб. Я помню, как он пришел несчастным пропойцом... Как плакала моя мать... Женщины живучее, хотя у них вырождение сказалась в другой сфере. Сколько разыгрывалось тут романов, была одна чуть не Мессалина...   Доктор слушал, затаив дыхание. Ему теперь хотелось узнать все, все... Это было унижающее, преступное желание, но он чувствовал, что должен выслушать до конца.   -- Знаете, чем я живу?-- неожиданно обратился к нему брат Андрей.-- Ха-ха... Шантажом. Да... Моя жертва -- Клавдия. О, как она меня ненавидит и боится... Ну, что стоит пьянице разболтать всю подноготную. А разболтать есть что... Она странная женщина и что всего удивительнее -- порядочная, т. е. порядочная условно. Она сумела создать такое положение, которое обезпечивает вперед от клеветы. Кто будет обвинять артистку за одно лишнее увлечение? Талант, темперамент, профессия... Другим женщинам это

 не прощается, потому что их единственное амплуа -- быть честной, т. е. честной условно, как это выгодно мужчине. Клавдия начала с собрата по профессии... Это было театральное ничтожество, но он дал ей выдержку, а дальше пошли уже другие, настоящие люди, люди со средствами, с именем, с положением. О, она ловко вела свои дела... Патентованныя кокотки пред ней глупыя дети. Клавдия всегда умела остаться порядочной и чистой женщиной... Ха-ха!... В ней сказался хищнический инстинкт вырождающагося животнаго. Да... Вы только подумайте, какое величайшее искусство сохранить лицо порядочной женщины? Ни одного фальшиваго взгляда, ни одного фривольнаго движения, ни одной безпокойной улыбки.-- Она всегда равна самой себе и всегда чувствует себя сама собой. Она холодна, как северный полюс...   -- Дальше, ради Бога, дальше...-- шептал доктор, чувствуя, как у него все начинает кружиться пред глазами.   -- Дальше? А дальше нечего и разсказывать... Тут целый синодик счастливых имен и каждый думает, что он первый. У Клавдии великий талант обманывать всех, сохраняя девичье лицо...   Потом брат Андрей удушливо расхохотался и сквозь слезы заговорил:   -- И вдруг является братец шантажист, молчание котораго нужно покупать... У меня есть самыя точныя сведения ея успехов и я в каждый данный момент могу устроить самое пикантное разоблачение.   -- Вы страшный негодяй!..   -- Просто: мерзавец. Да... И представьте себе, как приятно такому негодяю, если его боятся. Кругом поклонники, успех, овации и тут же за углом ждет пьяненький негодяй... Табло! "Клавдия Григорьевна дива, перметте муа ен пе даржан"... Ха-ха!.. "И дают-дают прохожие"... А я беру. Все равно, не ея деньги беру, а этих счастливцев...   У доктора кружилась голова, когда он возвращался к себе домой. Да, он был хуже вот этого негодяя, потому что целых полгода жил на средства жены-куртизанки и... О, Боже мой, Боже мой! Он во второй раз полюбил ее, полюбил, как святыню...