У теплого моря

   -- Кто там?-- спрашивала Клавдия Григорьевна, направляясь к двери террасы.   -- А это мы, Клавдия...-- ответил хриплый голос из темноты.   Клавдия Григорьевна отступила в ужасе, когда в дверях показались двое незнакомцев. В одном из них доктор узнал того господина с усами колечком, котораго встретил в церкви, а другой, высокий, с испитым лицом и водяночными мешками под глазами, являлся неизвестным.   -- Ну, здравствуй, сестра...-- проговорил последний.-- Вот и мы с Сережей пришли похристосоваться.   Клавдия Григорьевна стояла, как окаменелая и, кажется, потеряла всякое чувство действительности.   -- Мы, кажется, попали не во время...-- заметил господин с усами колечком.-- В церковь ходят по звону, а в гости похвалу...   -- А мы пришли на огонек, как первые христиане,-- обяснил испитой субект и, вглядевшись в гостей, прибавил с хриплым смехом:-- Ба, знакомыя все лица...   Солдат Орехов и Замерзавец поднялись, чтобы уйти, но Клавдия Григорьевна их удержала.   -- Нет, нет, оставайтесь...-- быстро проговорила она, набирая воздуха.-- Сегодня вы -- мои дорогие гости...   Затем, обернувшись к господину с усами колечком, она сказала с порывистой быстротой:   -- А это мой муж, Иван Степаныч Жемчугов, доктор. Рекомендую: мой брат Андрей... Сергей Петрович Бантыш-Козельский,-- прибавила она, обращаясь к доктору.-- Я вам разсказывала о нашей встрече на железной дороге. Теперь, господа, садитесь...   -- Очень, очень приятно...-- говорил железнодорожный знакомый, пожимая доктору руку.   -- И я тоже рад... очень...-- присоединился брат Андрей.-- Давно слышал, а встречаться не приходилось.   Эта сцена всех более удивила солдата Орехова. Он несколько раз зажимал рот рукой, чтобы не расхохотаться. Помилуйте, вот так штука... Значит, барыня-то докторова жена, а этот шалыган ейный братец. Нечего сказать, хорошая музыка получилась... А братец-то очень даже знаком: вместе в кабаке водку пили сколько разов. Даже весьма достаточно пили... Ну, и музыка, хоть и настоящие господа.   Доктор молчал и хмурился. Брат Андрей без приглашения пристроился к водке и быстро захмелел. Он изредка взглядывал на доктора и ухмылялся загадочно. За всех говорил Бантыш-Козельский, державший себя с тактом настоящаго светскаго человека. Он разсказывал о своей случайной поездке на юг, о случайном знакомстве с Клавдией Григорьевной, потом просто о разных удивительных случаях, какими переполнена была его жизнь.   -- Ты, пожалуйста, не разсказывай всего...-- предупредил брат Андрей.-- Сестра Клавдия не любит, когда говорят слишком откровенно.   Доктор видел, как Клавдия Григорьевна вдруг страшно побледнела, а новые гости переглянулись между собой, улыбаясь одними глазами. Было что то, что их всех соединяло и чего он, признанный муж, не знал. Кстати, для чего она это сделала? В этом признании чувствовался какой-то вызов, брошенный прямо в лицо вот этим подозрительным субектам. Доктор припоминал, как Клавдия Григорьевна разсказывала ему о своем случайном знакомстве вот с этим подержанным джентльменом, что, вероятно, делала тоже неспроста. Вероятно она предвидела вот именно такую встречу и... Дальше мысли доктора начали совсем путаться, перебивая друг друга, и он почему-то припомнил предупреждение умиравшей матери Клавдии Григорьевны: "Помните, что она Коврова-Свирская..." Да, это предупреждение пришло ему на память именно сейчас, как далекий отзвук того чужого для него мира, к которому Клавдия Григорьевна принадлежала по рождению и к которому принадлежали вот эти два сомнительных господина.   А тут еще захмелевший Замерзавец принялся разсказывать о бароне фон-Клейнгауз, который сделал его несчастным "через всю жизнь".   -- А я его отлично знаю,-- поощрял Бантышь-Дозельский...-- Отличный барон... да. Мы с ним в сельско-хозяйственном клубе в карты постоянно играем. Совсем отличный барон, если бы не хромал... Впрочем, я знаю четырех баронов фон-Клейнгауз и все они отличные бароны   -- О, мой барон есть хромой...-- обрадовался Замерзавец.-- Мой барон весьма любил лошадей, а лошади давили ему на обе нога.   Солдат Орехов проявил замечательный такт, каким обладают все русские умные мужики. Он посидел ровно столько, сколько нужно было, чтобы "не ломать компании" и не афишировать своего желания убраться во свояси. Он отлично понимал, что господа высмеивают Замерзавца и внутренно обозлился. Вон барыня-то какая великатная, а эти щелкоперы пришли незваные да еще зубы скалят.   -- Ну, Замерзавец, айда домой,-- решительно заявил солдат, поднимаясь.-- Не обезсудьте, Клавдия Григорьевна, на нашей простоте...   -- Что-же вы уходите?-- уговаривала хозяйка.   -- Да уж так, барышня... то-есть, пора.   -- Заходите как нибудь.   -- Спасибо...   Когда солдат и Замерзавец ушли, доктор почувствовал себя очень неловко. Ему тоже хотелось уйти домой, но приходилось выдерживать характер, тем более, что Клавдия Григорьевна несколько раз посмотрела на него с умоляющей выразительностью, точно просила защиты. Скрепя сердце, он остался, стараясь не слушать болтовни этих странных господ.   Говорил собственно один Бантыш-Козельский, чувствовавший себя по мере выпитой водки все свободнее. Он кончил тем, что сел рядом с Клавдией Григорьевной, обнял ее и хотел поцеловать прямо в губы. Все это случилось так быстро, что она едва успела вырваться и, задыхаясь, вся бледная, проговорила:   -- Послушайте... это... это... В какой конюшне вы воспитывались?!..   -- Ах, перестаньте, пожалуйста...-- добродушно смеялся Бантыш-Козельский, ни мало не смущаясь.-- Кажется, здесь собрались все свои люди. Вообще, что ея церемония между своими?   Эта возмутительная сцена заставила доктора подняться. У него пошли красные круги пред глазами и губы судорожно свело в кривую улыбку.   -- Милостивый государь, не угодно ли вам убираться отсюда вон...-- как-то прохрипел он, подступая к нахально улыбавшемуся джентльмэну.-- Понимаете, вон!..   Последния слова доктор прокричал с такой силой, что не узнал собственнаго голоса.   -- Позвольте, милостивый государь, в свою очередь спросить вас, по какому праву вы позволяете себе... да... э, позволяете вообще...   -- Вон, негодяй!!..   -- Ах, да, виноват... Ваше амплуа: благородный муж.   Раздалась пощечина. Джентльмэн схватился за стул, но к нему бросилась Клавдия Григорьевна и заслонила собой доктора. Разыгралась, вообще, дикая и отвратительная сцена. Совсем пьяный брат Андрей хрипло хохотал, счастливый скандалом.   -- Вы знаете, кто я?!..-- орал Бантыш-Козельский, ударяя себя в грудь кулаком.-- Я вам поккажу... дда!.. Я вас в двадцать четыре часа вышлю из Крыма... дда... Я... я...   -- Если вы не уйдете сейчас... сию минуту, я вас убью, как собаку,-- заявил доктор уже спокойно.-- Я вас отправлю прямо на тот свет...   Джентльмэн посмотрел на страшно бледное лицо доктора с остановившимися глазами, пожал плечами и, не простившись с хозяйкой, пошел к двери.   -- Сережа, а я-то как же? бросился за ним брат.-- Я ведь не знал, что здесь бьют...   Они исчезли в темноте южной весенней ночи, как два привидения. Доктор безсильно опустился к столу, чувствуя, как его сердце совсем перестает биться. Клавдия Григорьевна быстро подошла к нему, обняла одной рукой и поцеловала в лоб.   -- Ах, не нужно... не то... шептал доктор в изнеможении, чувствуя, как слезы подступают к горлу и начинают его душить.