У царских врат

Профессоръ. Послушайте, я либераленъ, и я люблю молодость, потому что самъ былъ молодъ. Но молодость не должна переходить извѣстныхъ границъ. Нѣтъ, не должна. извѣстныхъ границъ благоразумія. Да и къ чему? То, на что вы нападаете, стоитъ прочно и будетъ стоять, а нападающій вредитъ только себѣ.

Карено. Но, господинъ профессоръ, вы забываете, что съ такой точки зрѣнія…

Профессоръ. Любезный Карено, выслушайте меня до конца. Наступитъ день, когда вы признаете истину моихъ словъ. Современная англійская философія не только "чудовищная горная цѣпь школьныхъ знаній", какъ вы говорите; потому что — весь міръ живетъ ею, и всѣ мыслители вѣрятъ въ нее. Философія вовсе не отрицаетъ остроумія, но что она строго запрещаетъ — это неумѣстныя шутки. Бросьте писать свои статьи, Карено. Совѣтую вамъ подождать съ этимъ, пока взгляды не созрѣютъ и не придутъ въ ясность. Съ годами приходитъ и мудрость.

Карено. Я думаю только, что если этого не выскажешь въ юности, то ужъ никогда потомъ не скажешь.

Профессоръ. Правда? нѣтъ?

Карено. Нѣтъ; потому что тогда подходитъ старость, пятьдесятъ лѣтъ со своими расчетами и взглядами старика…

Профессоръ. Такъ и оставьте это невысказаннымъ. Смѣется. Тогда это просто остается невысказаннымъ. А міръ продолжаетъ стоять. Неужели вы думаете, что человѣчество придетъ въ безпокойство и будетъ вздыхать о вашей послѣдней работѣ?

Карено дѣлаетъ движеніе.

Профессоръ. Нѣтъ; подумавъ, вы сами согласитесь. Ищетъ въ карманѣ. Я сдѣлалъ выписку изъ вашей… изъ вашей… Мнѣ интересно знать, вполнѣ ли серьезно вы это написали. Вынимаетъ нѣсколько бумагъ. Вотъ она. Ищетъ пенснэ. Вы насмѣхаетесь надъ англичанами за ихъ гуманность, за ихъ "такъ называемую гуманность", какъ вы выражаетесь; вы обсуждаете гуманное обращеніе съ рабочими и находите его абсурднымъ. Читаетъ. "Въ связи съ этимъ"… Опять ищетъ пенснэ. У меня было… Я не могу…

Карено. Пенснэ? Простите… Вотъ оно… Находитъ пенснэ на груди профессора.

Профессоръ. А… благодарю, благодарю. Читаетъ. "Въ связи съ этимъ слѣдуетъ привести и другое явленіе: современное гуманное обращеніе съ рабочими, которое замѣнило въ наши дни возросшій въ половинѣ столѣтія въ нѣкоторыхъ странахъ культъ крестьянина. Никакое правительство, никакой парламентъ, никакая газета не пропустятъ…" Н-да. Пропускаетъ нѣсколько строкъ. "И нашъ собственный, либеральный профессоръ Гиллингъ употребилъ много силы и таланта, сражаясь за рабочій вопросъ". Пропуская. "Рабочіе же только что перестали быть растительной силой, и ихъ положеніе, какъ необходимаго класса, уничтожено. Но что же дѣлаютъ правительства, парламентъ, газеты?.." Пропуская. Да, вотъ главное. Возвышая голосъ. "Когда они были рабами", — дѣло идетъ о рабочихъ, а вы называете ихъ рабами, — "когда они были рабами, у нихъ была своя функція; они работали. Теперь же на мѣсто ихъ работаютъ машины, паромъ, электричествомъ, водой и вѣтромъ, а рабочіе благодаря этому становятся излишнимъ классомъ на землѣ. Изъ раба вышелъ рабочій, а изъ рабочаго — паразитъ, который живетъ теперь на свѣтѣ безъ всякаго назначенія. И этихъ людей, которые потеряли даже положеніе необходимыхъ членовъ общества, государство стремится, кромѣ того, возвысить въ политическую партію. Господа, говорящіе о гуманности, вы не должны ласкать рабочихъ, вы должны скорѣе охранять насъ отъ ихъ существованія, помѣшать имъ усиливаться, вы должны истребить ихъ…" И эту мысль вы развиваете еще дальше. Смотритъ на него поверхъ пенснэ. Вы дѣйствительно такъ думаете?

Kapено. Да.

Профессоръ. Вы дѣйствительно такъ думаете? Вы рекомендуете высокія хлѣбныя пошлины, чтобы оградить крестьянина, который долженъ жить, и заставить умереть съ голоду рабочаго, который не долженъ существовать? Снимаетъ пенснэ. Развѣ вы не читали того, что всѣ мы читали по этому вопросу?

Карено хочетъ отвѣчать.

Профессоръ. Я могъ бы вамъ прислать до шести крупныхъ и мелкихъ сочиненій, написанныхъ однимъ только мною.

Карено. Я ихъ читалъ.

Профессоръ. Вы ихъ читали?

Карено. Да.

Профессоръ. Этому съ трудомъ можно повѣрить. Да, дѣйствительно, съ трудомъ. Указываетъ на бумаги. Читая это, я говорилъ себѣ: "И это вышло изъ-подъ пера одного изъ моихъ учениковъ!" Я говорилъ это, потому что мнѣ дѣйствительно было тяжело это видѣть. Другимъ тономъ. Конечно, и до этого можно дойти. Но вы, Карено, слишкомъ добры для этого. Конечно, вы не привыкли, чтобы васъ слушали; надъ вами только насмѣхались и вышучивали васъ, когда вы что-нибудь писали, лишали васъ вниманія, котораго вы заслуживали. Вы говорили глухой стѣнѣ. Поэтому вы были принуждены громко кричать, высказывать крайнія мнѣнія, однимъ словомъ, итти все дальше. Я это вполнѣ понимаю.

Kapено. Можетъ быть, господинъ профессоръ и правъ, что это на меня такъ дѣйствовало; я не знаю. Но все-таки…