У вас семь новых сообщений

Мы переглядываемся и покатываемся со смеху. Впрочем, нас тут же возвращает к серьезности звук двери, открываемой через дорогу. Коул появляется на пороге. Я выкидываю «Снеппи» и обертку от шоколадки, и мы следуем за ним на запад. Он заходит в кафе, а мы остаемся стоять снаружи, не представляя, что делать дальше.

– Ну, Пятнадцать, что дальше?

– Когда он выйдет, спроси у него дорогу.

Оливер кивает, будто это хороший план.

Коул в больших темных очках и со стаканчиком кофе выходит из кафе.

– Извините! – подходит к нему Оливер. – Вы не скажете, где тут линия метро «А»?

Он останавливается и отвечает:

– Боюсь, вы не на том конце города…

Чтобы прервать возникшую паузу, я говорю:

– Все нормально, Коул. Мы разберемся.

Оливер сердито смотрит на меня.

– Что? – переспрашивает Коул. – Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Есть минутка? – снова вступает в разговор Оливер.

Коул проводит свободной рукой по волосам и кивает. Я замечаю, что у него ярко-голубые глаза.

– Есть пара минут.

В кафе пахнет корицей. Несколько человек сидят, сутулясь, за ноутбуками. Солнце, светящее в окна, успело за день нагреть зал, поэтому я снимаю свитер. Мы садимся в углу.

– Это Луна, – представляет меня Оливер, – насколько мы понимаем, вы близко знали ее мать.

Когда Коул понимает, кто я, он смотрит в пол, потом в окно, затем на собственные ногти. Куда угодно, но не мне в глаза. Оливер уходит якобы в туалет, и я тихо начинаю:

– Слушайте, я просто хочу знать, что случилось. Вы были с ней в ресторане «Баттер» в тот вечер?

– Да. – Наконец он смотрит на меня. – Не могу поверить, что это ты. Ты так выросла. Когда я в последний раз тебя видел, ты была… маленькой.

Я роняю на стол запонки.

– Ваши?

Кажется, я его слегка напугала. Он берет их и крутит на ладони так, будто они только что упали с неба.

– Вы были там, когда ее сбила машина?

Теперь Коул смотрит на меня. Его ярко-голубые глаза, кажется, прожигают мне череп.

– Как ты меня нашла?

– Какая разница?

Он молча пьет кофе. Звонит его сотовый, он сбрасывает. Я пытаюсь понять, что в нем нашла мама. Коул кажется привлекательным, но, возможно, он как гладкий камень, перевернув который, можно обнаружить темноту и влагу. Возвращается Оливер, и я чувствую себя сильнее.

– Слушай, никто в этом не виноват. Твой отец был совершенно убит.

Оливер хмыкает.

– А вам можно тут…

– Нет, мы прогуливаем садик.

Его сотовый снова звонит.

– Луна, послушай… твоя мама была моим другом. Мне так жаль…

– Только другом? – скептически интересуется Оливер.

– Все сложно, – отвечает Коул, – я бы хотел поговорить об этом, но у меня назначена встреча.

Он встает, слегка кланяется и медленно уходит.

Мы молчим. Нам есть о чем подумать. Оливеру опять звонят, это его отец. Он недовольно ворчит и берет трубку, отходя в дальний угол. Вижу, как он расстроен. Договорив, он смотрит в потолок, будто молится.

Обратно мы едем одни в вагоне. Я кладу голову Оливеру на плечо, и он осторожно поглаживает мое запястье. Я слушаю шум колес и стараюсь расслабиться, чтобы звук заглушил крутящиеся в голове мысли.

В последний раз я видела маму перед отъездом в лагерь. Я зашла к ней и увидела, что они с отцом сидят на разных концах кровати спиной друг к другу. Она поманила меня к себе и крепко обняла.

– Будь постоянно на связи, – попросила мама, и я заметила у нее в глазах слезы. На шею она повязала легкий красный шарфик. Не знаю, была ли мама так расстроена моим отъездом или тем, что произошло между ними. Не о Коуле ли они говорили?

Отец встал и произнес:

– Пора ехать. Надо ковать железо, пока горячо.

Он никогда не говорил ничего подобного, и я поняла, что-то не так, но анализировать не стала. Я была слишком погружена в свой собственный мир: с нетерпением ждала лагеря, мне было интересно, кто достанется нам в вожатые, кто из моих знакомых там будет и все ли я взяла. А теперь, в громыхающем по тоннелям поезде, я не могу поверить, что могла быть такой слепой и не замечала этих знаков. Теперь, после всего произошедшего я наконец увидела и поняла их значение. Я считала, что родители были счастливы вместе, и просто не желала замечать очевидного. О миссис Дэллоуэй[4] говорили: «Она постоянно устраивала вечеринки, чтобы избежать молчания». Мои родители часто принимали гостей, демонстрируя им парадный фасад нашей семьи. Но когда лепнина на нем начала трескаться?

Мы с Оливером идем в мамину квартиру. Он осторожно осматривается, будто это место преступления. Устраиваясь на подоконнике, Оливер спрашивает:

– Ты не собираешься читать остальное?

– Собираюсь, но не сегодня. Я не люблю это слово, его слишком часто использует наш школьный психолог, но мне действительно надо переварить то, что мы узнали.

Оливер подходит ко мне, кладет руки на плечи и обнимает. Часть меня хочет забыть обо всем и раствориться в его коже, в его шелковых волосах, в бездне его глаз, поэтому я еще сильнее прижимаюсь к нему. Неожиданно я понимаю, что сейчас умру от голода. Как будто прочитав мои мысли, он спрашивает:

– Ну, а пиццу ты бы смогла переварить? – Я улыбаюсь и киваю.