У вас семь новых сообщений

До конца занятий я оставляю фотоаппарат в кабинете английского. Вернувшись, я укладываю его в ящик, и тут мисс Грей спрашивает:

— Как дела дома?

Я сажусь на край ее стола:

— Нормально. Отец начал встречаться с кем-то.

— Правда? — Мисс Грей быстро обдумывает услышанное.

— Она учитель английского.

— Не могу сказать, что у него плохой вкус. Тебе она не нравится?

Я молча закрываю ящик.

— Глупый вопрос. А как Тайл?

— Ему же всего десять. Думаю, он еще не осознал всего до конца.

— Хорошо, что рядом с ним такая сестра, как ты.

Я знаю: мисс Грей говорит это не из вежливости, она действительно так думает. Она хорошо меня знает и уверена, что в глубине души я неплохой человек. Пусть ненадолго, но мне все же становится лучше.

Тем не менее по дороге домой я возвращаюсь к реальности. Почему Оливер вел себя так холодно? Что имел в виду Коул, говоря, что мой отец «был совершенно убит»?

Я прошу водителя высадить меня у маминой квартиры и отвезти фотоаппарат домой. Во-первых, я оставила там ее телефон, а во-вторых, пора прочитать, что еще написано в файле под названием «Луна».

Мне кажется, в квартире что-то изменилось, как будто мебель передвинули. Я сажусь за компьютер и беру телефон. Осталось всего одно сообщение, но мне страшно. Я боюсь, что там ничего нет. Подождет. Я открываю файл и начинаю с того места, где закончила в прошлый раз.

…фильмы — вот их он действительно любит. И тебя, Луна. Тебя он любит больше всего на свете и всегда любил. Когда я впервые рассказала ему о том, что происходит, он в первую очередь подумал о том, как это повлияет на тебя: не на него самого, не на Тайла — нет, на тебя. Он хотел, чтобы ты никогда об этом не узнала. Он боялся, что ты не сможешь жить дальше. Но я думаю, он хочет выглядеть идеалом в твоих глазах. Но тебе достаточно лет, чтобы понять, что у всех есть недостатки, верно? Мир, в котором я жила, мир так называемого гламура далеко не идеален, когда-нибудь ты прочитаешь об этом в моей книге. Откуда мне было знать, что я встречу любовь всей жизни слишком поздно? И как я могла просто отпустить ее?

Я перечитываю последнюю строчку еще раз и думаю об Оливере. «Любовь всей моей жизни». Как она могла это написать? Я вспоминаю Коула в кафе. Он так не похож на папу, так легко понять, о чем он думает. Коул выглядел таким нервным, таким уязвимым, таким напуганным. Я не помню, чтобы отец чего-то боялся, или по крайней мере демонстрировал это. Мне хочется ненавидеть Коула, но я не могу. Что-то такое было в его взгляде — сострадание, раскаяние — что не позволяет мне возненавидеть его.

В день нашей свадьбы твой дядя Ричард спросил меня, знаю ли я, что делаю. Я не ответила. Не уверена, что кто-то когда-то может о себе такое сказать. Мы чувствуем, мы принимаем решения, у нас в голове звучат голоса, указывающие нам, что делать, но на самом деле мы никогда не знаем, чем это все закончится… Но я никогда не перестану любить твоего отца…

Что? Кажется, это написал совершенно незнакомый человек. Мама была всегда так уверена в себе, так собрана, так внимательна к мелочам. Одно из моих самых ранних воспоминаний — я собираю ракушки на пляже в Нантакете и выкладываю их в ряд на деревянном столе в доме, который мы снимали. Я пошла в ванную, а когда вернулась, одной из ракушек не было. Мама сказала, что раковина оказалась с трещиной, поэтому она ее выбросила. Может быть, это показалось ей символом? Чем-то вроде зеркала, отразившего глубину ее души, и мама не смогла вынести этого? Что, если она сама была треснувшей раковиной?

…и тебя. Но я не знаю, смогу ли остановиться. Этот человек словно открыл ставни, и свет проник в такие уголки моей души, о существовании которых я и не подозревала. Такое чувство, что я парю…

Самое страшное, что я в каком-то смысле понимаю, о чем она говорит. В метро, когда я положила голову на плечо Оливеру и его волосы щекотали мне лоб, казалось, что мы летим. Будто я вишу в воздухе надо всем: городом, временем, всеми острыми углами этого мира. Это ощущение быстро оставило меня, но я его никогда не забуду.

Глава 23

Красные флаги

Я вспоминаю, что записана на прием к зубному. Моего веселого и доброго врача заменил новый — индус, который говорит очень тихо и всегда очень печален. В приемной сидит студент по имени Леви. У него крашеные (что очень заметно) черные волосы и пирсинг в носу. Он фотограф. Как-то Леви дал нам с Тайлом приглашения на свою выставку. Я так и не пошла, но помню картинку на флайере: вытянутая рука на белом фоне и закатное небо. Что-то меня зацепило, и я прикрепила ее на дверь своего шкафа.

— Привет, он немного задерживается, — говорит Леви.

— Кто? Мистер Солнышко?

— Да. Приходится много светить, — улыбается он.

Я рассказываю ему о своем фотоаппарате, о том, как я фотографировала Дарию и что у меня, возможно, будет выставка. Он упоминает крутой блог, где собираются фотографы, и его в свое время выбрали для выставки именно там.

— То есть сидеть в приемной — не вершина твоих амбиций?

— Вроде того.