У великих африканских озер

Но вскоре он понял, что пост президента был в значительной мере формальным — в основном его функции сводились к официальному представительству, тем более что в случае троекратного отказа президента подписать какой-либо закон достаточной становилась подпись премьер-министра. Так однажды и произошло, когда обсуждался закон о референдуме в «потерянных графствах». В качестве президента Мутеса занимал теперь комфортабельную резиденцию в Энтеббе, из которой открывался прекрасный вид на озеро Виктория и английский сад, и писал письма за тем самым столом, за которым когда-то Когэн объявил ему о смещении с поста кабаки и высылке.

Тем не менее отношения Мутесы с Оботе обострялись. Оботе говорил о введении однопартийной системы, что не нравилось аристократическим кругам Буганды. Они поговаривали даже о возможности коалиции с Демократической партией и даже придумали ей название — «Демократическая екка», но коалиция не состоялась, так как в Буганде многие рассматривали эту партию как враждебную, не могли простить ей участия в выборах 1961 года.

В январе 1964 года восстал военный гарнизон в Джиндже — втором по величине городе Уганды. Кабаку, хотя он занимал еще и пост верховного главнокомандующего угандийской армией, информировали об этом с большим опозданием. Меры же были приняты быстро: из соседней Кении переброшены британские солдаты. Зачинщиков бунта, требовавших увеличить жалованье, арестовали.

В сентябре 1964 года коалиция между Конгрессом и Кабака екка фактически распалась. К тому времени Конгресс уже располагал большинством в Национальной ассамблее. Министры — члены Кабака екка вышли из состава кабинета. Одновременно был решен вопрос о «потерянных графствах» — они временно перешли под управление центрального правительства, а в ноябре 1964 года там был проведен референдум, в результате которого два «графства» отошли к Буньоро. Уловка кабаки с насаждением там баганда (вложившего, кстати, и свои личные деньги на строительство резиденции) не удалась. Всем, кто переехал на эти территории после 1962 года, участвовать в референдуме было запрещено.

В следующем году кабака продолжал свою светскую жизнь скорее как кабака, а не как президент, каковым он, в сущности, был действительно формально. Он принимал британскую принцессу Маргарет с супругом, посетил омукаму Буньоро по случаю дня его рождения. Вряд ли после возвращения Буньоро «потерянных графств» отношения между обоими монархами были дружественными, но превосходство кабаки должна была подчеркивать его форма генерал-майора. Однако к омукаме были приглашен и Оботе как премьер-министр, и сразу же возникли сложности протокольного характера. В конце концов кабаке было отдано предпочтение при церемонии прощания, а Оботе — при церемонии встречи.

В октябре между Оботе и Мутесой вновь возник конфликт: Оботе захотел во время парада по случаю третьей годовщины независимости произнести речь, чему кабака воспротивился. Тем не менее речь была произнесена.

Баганда и сам кабака не могли простить Оботе наступление на их «права». В неприязни к Оботе присутствовал и еще один важный фактор, о котором пора сказать, — этнический. Оботе и его окружение представляли народы севера Уганды — ачоли, ланги и другие. Из этих народов в основном рекрутировалась и армия Уганды. Поэтому кабака с удовольствием поддержал обвинения (выдвинутые членом Национальной ассамблеи от Кабака екка Дауди Оченгом) Оботе и некоторых других лиц в присвоении «конголезского золота» — средств, переданных повстанцами Восточного Конго (ныне Заир) на закупку оружия. Формально оставаясь в стороне, он принимал косвенное участие в разборе этого дела в феврале 1966 года в Национальной ассамблее. В своем доме под Кампалой, бывшей «малой» резиденции генерал-губернатора, он принимал Оченга, слушал магнитофонные записи и смотрел стенограммы дебатов. Когда ситуация в Кампале накалилась, кабака в качестве президента страны запросил британского комиссара и послов некоторых африканских стран о возможности присылки их солдат в Уганду. Он даже попытался арестовать Оботе. В своих мемуарах, все время подчеркивая, что оставался в стороне, Мутеса II не скрывал, что был бы рад падению премьера: «По правде говоря, у меня на этом этапе не случился бы разрыв сердца, если бы человека, который не представлял теперь никого, кроме себя самого, преисполненного решимости разрушить мое королевство, сняли бы с поста премьер-министра, доказав его причастность к преступлениям»^{65}.

Речь шла о том, что кабинет настаивал на дальнейшем расследовании дела о «конголезском золоте», хотя в Национальной ассамблее были удовлетворены разъяснениями обвиняемых.