У вендетты длинные руки

Я пошла к лестнице, поднялась вначале на второй этаж и осмотрела там коридор, потом на третий. Наконец, на четвертом этаже я нашла того, кого искала. Это была женщина в синем халате, платке и резиновых галошах. Она мыла пол шваброй, макая ее в стоящее рядом ведро. Я подошла к уборщице.

– Здравствуйте. Мне нужна Аникеева Серафима Витальевна.

Женщина перестала мыть пол и подняла голову. Я ужаснулась. Передо мной стояла уже немолодая женщина, на вид я дала бы ей все сорок. Пряди тронутых сединой волос вылезли из-под платка и прилипли к ее вспотевшему лбу.

– Это я. А вы кто?

Я даже растерялась. Вспомнила Алену, теперешнюю жену Анатолия Дьяченко, такую ослепительно юную, голубоглазую, элегантную, увешанную украшениями. Его самого в дорогом хорошем костюме. Их магазинчик со всевозможными побрякушками – бусами, кулонами, колечками…

– Меня зовут Полина. Я – юрист…

Через несколько минут мы сидели в Фиминой «бендешке». Это была маленькая комнатка с одной кроватью, платяным шкафом, столом, на котором стояли чашка, тарелки, крохотный черно-белый телевизор и электроплитка. Над столом висела полка для посуды. Здесь было два стула, и мы с хозяйкой уселись на них. Она поставила чайник на электроплитку, достала старый, с отбитым носиком заварочный чайничек. Все здесь было настолько убогим, что у меня неприятно заныло под ложечкой.

– Удивляетесь, что так бедно живу? Да и не бедно даже – по-нищенски. – Фима усмехнулась. Как она догадалась, о чем я думаю? Прочитала мои мысли?

– Серафима Витальевна… – начала было я, но она меня перебила:

– Ой, да бросьте вы! Я уж и забыла, когда меня так звали. Да, было дело… Я тогда директором Дома быта работала. Что, не верите?

– Почему? Верю, даже знаю наверняка, что именно так и было. Вы работали директором, у вас был муж Анатолий. И жили вы просто прекрасно в вашей хорошей… трехкомнатной?

Она кивнула.

– …квартире. Только в один прекрасный момент все рухнуло…

– А для чего вам в моем прошлом копаться, Полина? Что вы хотите выудить из него?

Серафима сняла с плитки чайник. Она даже не спрашивала, буду ли я пить чай, просто заварила его и укутала заварочный чайник полотенцем. Мне пришлось рассказать ей все с того момента, когда погиб Валентин Виноградов. Она слушала очень внимательно, хмуря брови. В конце моего рассказа женщина покачала головой:

– А знаете, я не удивляюсь, что он это сделал. Он мог, он такой… – Она разлила по чашкам чай и начала рассказывать сама: – Мы с ним познакомились, когда он только что приехал со своего Севера. Искал работу. Пришел ко мне в Дом быта, я тогда только что директорствовать начала. Не скажу, что эта должность мне легко досталась – пришлось и конвертик кое-кому сунуть, и переспать кое с кем… Это я вам как баба бабе говорю, вы меня поймете… Ради тепленького местечка чего только не сделаешь! А я молодая была, с дипломом, с головой, с планами на жизнь…

Серафима достала папиросы и закурила. По комнатке поплыл едкий дым, она открыла форточку.

– Анатолий пришел ко мне в Дом быта, – продолжала она свой рассказ, – спрашивал, нет ли у меня для него работы. Я его пристроила в наше фотоателье, предупредив, что зарплата у него будет небольшая. Он согласился. Сказал, что уже две недели ходит по городу, а работу найти не может. Здесь жил его отец, правда, они с его матерью были в разводе. Но, приехав с Севера, Аникеев остановился у отца. Потом как-то потихоньку он стал ухаживать за мной: то в кабинет ко мне заглянет поболтать, то домой проводит. А один раз принес цветы… Я оценила: с его зарплатой это был поступок! В общем, как-то незаметно мы с ним сошлись. Он переехал от отца ко мне, потом мы вообще расписались…

Серафима смяла окурок в пустой консервной банке, подлила мне чаю. Он уже остыл, и она снова поставила чайник на плитку.

– Я не скажу, что мы жили плохо. Так как-то, неопределенно, ни плохо, ни хорошо. Думаю, что он был равнодушен ко мне, просто ему негде было жить, да и на зарплату работника маленького фотоателье особо не разгуляешься. А у меня доход был – с его деньгами не сравнить. И официальная зарплата большая, и «приработок» кое-какой имелся. Я же сдавала площади всяким «ИПэшникам» под магазинчики, парикмахерские, обувные мастерские… Они мне платили больше, чем мы указывали в договорах… Одним словом, мухлевала я, что уж тут греха таить! Я и машину себе купила. Правда, записала ее на мужа, чтоб не конфисковали ее в случае чего.

– Но потом ее все равно конфисковали?

– Нет, она у него так и осталась.

– А детей у вас не было?

Серафима посмотрела на меня, горько усмехнувшись:

– Думаете, я только и думала о деньгах? Нет, о них я, конечно, много думала. Я не собиралась жить в нищете. Но я и детей хотела родить. Уж одного, по крайней мере, точно бы родила. Но он мне не дал. Уговорил сделать аборт. Потом был еще один аборт, потом еще… После третьего я больше не беременела. Врачи сказали, что сильное воспаление после аборта привело к спайкам. Я рыдала от горя, а этот… муж чертов, утешал меня и убеждал, что без детей даже лучше. Будем, мол, жить друг для друга! Сволочь!