У водонапорной башни

— А если кому не понятно, тем хуже для него! Так вот, мы говорим обо всем, всюду хотим поспеть, толком ни в чем не разберемся. Мне уж просто оскомину набило, — обязательно все «в первую очередь». Даже сам ты, Анри, не обходишься без этой «первой очереди». У нас в ячейке как делается? Возьмут какой-нибудь вопрос и объявляют: сегодня от этого зависит все. Если бы это действительно было так, я бы только порадовался. Но что получается на деле? Для одного «первая очередь» — это наши докерские требования, для другого — борьба против увеличения срока военной службы, или американцы, или, скажем, перевооружение Германии, или борьба против репрессий, или подготовка к какому-нибудь конгрессу, демонстрации, уж не знаю что!.. Не сообразишь, за что и взяться. А на поверку получается путаница. Уж не такой я тупица и отлично понимаю, что нынче одно должно быть на первом плане, а завтра — другое. Но если все одновременно на первом плане, то какой же это план? Тошно слушать, когда люди от всего отделываются словами. И это уж не в первый раз. Одно время, например, привязались к слову «рутина». Когда Морис на съезде сказал, что нужно «сломать рутину», это нам здорово помогло, пошло на пользу. Мы осознали, в чем причина наших неполадок. Надо было правильно понять это указание и провести в жизнь, а вместо этого некоторые ограничились тем, что стали повторять одно и то же. По-моему, это хуже любой отписки. Скажет человек такое слово и думает, что все в порядке, что он уже все сделал и может сидеть сложа руки. Так выйдет, что наши коммунисты должны брать пример с Финетты, потому что уж насчет ломки она действительно первая. Как начнет, так и не остановится. Верно говорю, Папильон? Вот как обстоит дело, товарищи. И смешного тут ничего нет. Пусть я не очень красно выражаюсь, но если так и дальше пойдет, то у нас то же самое с нашими первоочередными задачами получится. Если на собраниях не будут ставиться интересные вопросы, то никого эти собрания интересовать не будут. Ну вот, на собраниях говорят об Америке, о Германии, о Корее, об Испании или об этом мерзавце Тито. Но у нас недостаточно говорят о том, что происходит в порту, о нищете нашей страшной. Например, все толковали о Среднем Востоке. А кто из вас знает, что такое Средний Восток? Ну, конечно, когда говорят о Советском Союзе, о Польше, о Китае — тут каждому понятно и каждый рад послушать. Но частенько наши собрания похожи на лекции, и обучают нас в первую очередь географии. Прямо ученые академики собрались. Никто против учения ничего не говорит. Хорошо, когда человек может разбираться в таких вопросах. Тут и спора быть не может. Но столько у нас других забот, такая у нас собачья жизнь! Иной раз так бы и разнес все. А тут сиди и слушай о том, что делается на другом краю света. По моему мнению, всех в первую очередь волнует наша нищета, как из нищеты выбраться! Ну, я кончил…

Дюпюи садится на место, оглядываясь на соседей, чтобы узнать, какое впечатление произвела его речь. Конечно, думает Анри, тут многое неверно, но есть и дельные мысли. Может быть, выступить сейчас, сказать несколько слов, поправить, уточнить кое-что? Нет, не стоит, еще смутишь остальных, а они и так медленно раскачиваются. Пусть пока все идет своим чередом. В конце концов, по сути дела, это не так плохо. Да, кстати, Сегаль уже тянет с места руку, и по тому, как он круто повернулся к Дюпюи, видно, что он не согласен с оратором. Сейчас он обязательно ему ответит, и равновесие будет восстановлено. Пусть уж лучше товарищи выскажут свои мысли, хотя бы и нескладно, только бы не говорили общих фраз.

— Я совершенно не согласен с Дюпюи, — начинает Сегаль. — Я, например, считаю, что в нашей ячейке о политике говорят недостаточно. Вот, скажем, двое товарищей встречаются в столовке или в кабачке. О чем они говорят? О политике. А ячейка у нас, если дело так дальше пойдет, скоро станет единственным местом, где о политике молчат. Чем мы здесь занимаемся? Обсуждаем разные мелкие организационные вопросы, а о том, что творится на белом свете, об этом молчим. А там происходят немаловажные дела. Вопрос о нищете — это, пожалуй, скорее дело профсоюза.

Франкер наклоняется к Анри и шепчет: «Это неверно!» Анри не нравится, как ведет себя Франкер, когда сидит в президиуме. Вечно нагибается то к одному соседу, то к другому, что-то нашептывает им с важным видом, чтобы сидящие в зале думали: «Как он во всем прекрасно разбирается», а на самом-то деле он большей частью говорит пустяки. Конечно, Сегаль неправ. Впрочем, докеры это сами понимают. Со всех сторон раздаются протестующие возгласы.

— Подождите, подождите! И даже если борьба с нищетой входит в задачи партии, то все это и так ясно, доказывать тут нечего. Мы эту нищету сами чувствуем… Нас другое интересует…

Атмосфера накаляется.

— Сразу видать, что ты в поселке Бийу живешь, тебе легко рассуждать.

— Вот польет дождь на твою постель, ты и заинтересуешься, как из нищеты выбраться.