Вдруг раздались шаги, чавкнула грязь под чьей-то неосторожной ногой. Оба повернулись на звук и увидали мужской силуэт. Незнакомец приблизился, окликнул их. Оба онемели от удивления, узнав в нем старшего из братьев Волынцов — Петра, о котором с начала войны ничего не было слышно. Бросились его обнимать.
Вместе с Волынцом вернулись в хату Коцюбинских. Игорь открыл дверь в комнату, где уже спали мать и младшая сестра Оля. Молча рассматривали друг друга. Волынец был худой, почерневший, но глаза блестели бодро и весело.
— Ты когда явился в Павловку? — спросил Довгань.
— Сегодня на рассвете.
— Почему сразу не оповестил? Хоть бы Лесика прислал…
— Ну рассказывай, откуда ты, что с тобой?
— Обо всем — долго. На фронте был. Раненный, попал в плен. Из лагеря бежал — поймали. Снова за колючую проволоку… Нет, не стоит об этом. Я там такого насмотрелся, что и мертвый буду кусаться.
— А мы о тебе вспоминали, — сказал Довгань.
— Спасибо, Сергей мне кое-что о вас рассказал. Принимаете к себе?
— Завтра соберем собрание. Тебя нам особенно не хватало.
ГОВОРИТ МОСКВА!
Петро Волынец лежит рядом с братьями — все впокат, под одним одеялом, — слушает, как за стеной позванивает подойник, шумно вздыхает корова… Петро думает о предстоящем разговоре с матерью. До сих пор они всегда понимали друг друга. А теперь?
Вчера состоялось комсомольское собрание павловских подпольщиков. Его приняли в организацию, а Довгань после этого сказал:
— Надо нам Петра Волынца избрать комсомольским секретарем. В наших условиях ему как комиссару очень много работы будет, а опыта у него больше, чем у любого из нас.
Довганя поддержали и выбрали его, Волынца, секретарем. После этого Оля Слободянюк заговорила о том, что агитационная работа среди населения ведется еще слабо.
— Нужна пишущая машинка. Организация растет, есть возможность распространять гораздо больше листовок.
— Правильно! — поддержала подругу Катя Белая. — Писать от руки очень трудно, да и риск большой.
С мнением девушек все были согласны. Довгань изложил план, как с помощью поддельных документов приобрести в одном из частных магазинов пишущую машинку. В Виннице такие магазины были. После детального обсуждения распределили роль каждого в этой операции, даже стали советоваться, какой марки машинка была бы для них удобнее. И вдруг кто-то спросил:
— А деньги?
— Что, деньги? Какие деньги?
— Но ведь за машинку надо платить. И немало. Тысячи четыре.
Наступила неловкая пауза. Блестяще разработанный план в ту же секунду мог лопнуть как мыльный пузырь. Денег, естественно, в организации не было.
— Я дам деньги, — сказал тогда Петр Волынец. — Ну, вернее, мы дадим. Наша семья.
Когда они с Сергеем возвращались после собрания домой, прижимаясь к заборам, где было меньше грязи, брат молчал. Он думал, вероятно, о том, откуда Петр рассчитывает взять деньги. Петр помалкивал и украдкой посматривал на Сергея: догадается или нет? «Вот он перебрал все возможности нашей семьи — нет денег. Теперь он мысленно переставляет мебель, заглядывает в комод, но, увы, вещи все нужные и не очень ценные. За них теперь и тысячи не дадут. — Петр следит за братом и почти безошибочно угадывает его мысли. — Покончив с хатой, он перешел в хлев…»
— Ты думаешь, что мать решится? — спросил Сергей.
— Думаю, что да. Но разговор будет нелегкий. Я на ее месте и то задумался бы. Но она решится. Я знаю мать… На святое дело ничего не пожалеет.
И вот теперь, слушая, как она доит корову, Петр готовился к разговору. Он встал, вышел в сени, умылся.
Накрыв куском марли высокий глечик, мать цедила в него молоко.
— Мамо, у меня к вам разговор, — начал он несмело.
— Говори.
— Нашей организаций очень нужны деньги.
— Все, что у нас есть, отдам.
— Это мало, мамо. Мы с Сергеем должны тысячи три-четыре дать.
— Где же их взять, сынок?
— Надо продать корову, мамо.
Она посмотрела на него долгим пристальным взглядом. Прочитав в его глазах уверенность, Лидия Леонтьевна оставила подойник, села на табурет, опустив руки на колени, и сказала:
— Хорошо, сынок, продадим. Только будьте осторожными.
…Через несколько дней Лидия Леонтьевна и Кале-ник Васильевич погнали на базар корову. Вечером того же дня мать подала Петру завернутую в платок пачку денег.
— На, сынок, возьми… Если что останется — вернешь. Тут все.
И, не сдержав слезу, виноватым голосом добавила:
— В селе удивляются: в такое голодное время многодетная семья…
— Ну что уж теперь, — успокоил ее Каленик Васильевич, — каждый делает то, на что он способен.
Отец в действительности делал все, что мог. Он не бросал слов на ветер. Уже несколько месяцев Каленик Васильевич что-то мастерил по ночам, готовя подпольщикам сюрприз.
Довгань одним движением вскочил с лавки и уже стоял, прислушиваясь. Кто-то настойчиво стучал в окно.
— Кого это там черти носят? — ворчал отец, подходя к окну.
— Вы что, оглохли? Одного человека с вашего двора на расчистку путей от снега!