— Именно, что «но»! Бесполезно. Для того, чтобы понять, что под красивой оберткой лежит кусок дерьма, нужно ее снять. Обертку. Это я к тому, что если сейчас два ангела-хранителя Серый да Захарий вздумают уберечь своих сограждан от опрометчивых шагов — их просто не поймут. Но давай на минуту представим, что нам удалось прекратить горбачевскую вакханалию, вернуть все в цивилизованное русло и поставить всех плохих в позу просящего рака? Кто-нибудь сообразит, от какого зла мы его уберегли?
— Вряд ли, — я со всей очевидностью осознал, что даже мы сами до конца никогда не будем уверены, что уберегли людей от чего-то дурного.
— Вот то-то! Пойми простую вещь — если у тебя закрыты глаза, то для того чтобы понять, что в рот тебе кладут кизяк — его надо надкусить. Твой отец тогда еще, давно, говорил, что стране нужно пройти очищение, иначе все повторится спустя три года, пять лет — неважно. Пропаганда отсюда всегда будет эффективна, пока мы там не наедимся ее вволю. Чтобы победить заразу, нужно привиться.
Беседы с Серым частенько заводили меня в тупик. Сейчас вот выходило, что все, что мы делали — бесполезно? Я не хотел с этим мириться!
— Так что нам делать? Оставить все как есть? Ты просто боишься!
— Да, боюсь! Да, я боюсь! — Громко повторил Серый. — Я не матрос Железняк, вооруженный самым верным в мире учением, я сам немножко думать научился! Я не хочу стать причиной какой-нибудь непрогнозируемой дряни!
Мы замолчали, каждый глядя в свой стакан. Без его участия я был бессилен, но как его убедить в том, что нельзя успокаиваться — я не знал. Не находил нужных слов и тяжело вздыхал.
Серый неожиданно толкнул меня плечом в бок и подмигнул мне:
— Запутал я тебя, да?
— Не без того.
— Не жалуйся. Назвался груздем — полезай в кузов. Никто и не обещал, что будет легко и понятно.
— Ты что-то придумал?
— Ну, можно и так сказать, — Серегино лицо стало мечтательным и хитрым одновременно.
— Так говори уже! — я стукнул стаканом по столу.
— У нас с тобой несколько целей. Первая и самая важная, которую мы с тобой не первый год толкаем — лишить монополии на знание тех козлов, которые сидят в ЦК и Политбюро и потихоньку разбазаривают доверенное. Если наши с тобой стажеры начнут четко понимать эти процессы и громко о них говорить — банде Горби придется с ними считаться. А потом, когда Михаил Сергеевич уйдет на покой, нашим умникам придется самим решать — что делать со своей страной?
— И все? А самого Горбачева ты намерен отпустить вот так, за здорово живешь?
— Для него у меня есть сюрприз, но говорить об этом преждевременно. Ведь пока что ничего непоправимого не случилось. Да черт с ним, с Горбачевым! Послушай о второй цели!
— Не допустить большой войны? Ты об этом тоже как-то говорил.
И все в моем детстве и юности говорили: «лишь бы не было войны».
— Да, именно так. И чтобы этого не случилось войска, выведенные из Афганистана и Германии, не будут сокращаться. Их передислоцируют в самые напряженные точки Союза — чтобы не позволить сепаратистам устроить бойню. Отделяться — только мирно, политическим переговорным процессом. Кредитами на содержание этих армий мы с тобой обеспечим. И они же проконтролируют проведение республиканских референдумов об отделении от Союза.
— Не общесоюзный референдум?
Простая, и в принципе давно усвоенная мысль разделить «нерушимый» на какие-то обособленные республики показалась мне сейчас запредельной крамолой. Мы много говорили о предстоящем развале Союза, но впервые речь об этом зашла не как об отдаленной перспективе, а как о событии завтрашнего дня. И Серого это ничуть не смущало, видимо, в его видении будущего и впрямь ничего изменить было нельзя. Или вредно.
— Общесоюзный станет фикцией. В такой форме он лишен любого смысла. Подумай сам: если население какой-нибудь Грузии выскажется за отделение — что будет значить голос этой маленькой республики в общесоюзном референдуме? Ничего. И тогда она захочет выйти иначе. Или в составе большой страны затаится маленький враг. Прибалтика вся на Запад смотрит, считает себя Европой, а не ровней «грязным русским свиньям» — пусть валят! Без нашей нефти. Посмотрим кому они нужны со своими древними радиоприемниками и кривобокими телевизорами. Все равно всем Союзом их кормят — так зачем они нужны? Балласт. Грузия, Азербайджан — скатертью дорога! Кто-то уйдет, но большинство останется. Согласен?
— Наверное, — сказал я, но представить этого не смог. Он так легко говорил об этом, словно ничего изменить было нельзя. — Но разве это не есть «навязывание своих взглядов»? И почему Союз должен отдавать российские территории непонятно за что? И черт те кому?
Мне было удивительно, что еще четверть часа назад он убеждал меня, что не может принимать решения за всех, а теперь ратует за сепаратистский референдум. Я был против любого раздела своей страны.