У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен

Был я в более трудных переплетах, чем в Сталинграде. Здесь я сидел в блиндаже в туннеле, когда кислорода не было, спичку зажигаешь, гаснет, но я сидел в блиндаже. Бросали гранаты на КП, но я считал, что в этом блиндаже меня не достанет. А когда был под Конотопом, поле был и когда танк заехал на блиндаж и начал разворачиваться, это другое. Потом, я в лесу был на КП. 27 раз самолет делал залет и только на мое КП. Он лес голым оставил и из блиндажей только два осталось. Тогда из комсостава мало кто уцелел. Буквально из-под танка выскакивали и бежали, отстреливаясь. Когда пришел к батальону, организовал опять бой и остался жив. То же самое в Казацкой было, когда переоделся секретарь ДПК. Я по кусточкам шел и танк противника рядом, но мне нельзя ни из пулемета стрелять, ни из пушки. Когда они начинают гранаты бросать, я ложусь. Со мной адъютант шел, уполномоченный особого отдела. Те отбегут, потом вернутся ко мне. Люди организованно дрались. Противник окружил нас со всех сторон и хотел взять живьем. Но десантники были такие: ему приказал и дерется. Танки без людей ничего не сделают, а пехоту отсекли. Тут тоже на волосок от смерти был. Вышел то же самое и вывел людей. Это, когда в окружении был…

Ну, и Сталинград. Противник шел прямо на город. Потом, когда он здесь понес большие потери и увидел, что нельзя пройти, то пошел от Орловки на заводы. Там тоже было трудно. Тогда и вводили новые дивизии, мое положение улучшилось.

10 сентября я был уже в Камышине, получил приказ о том, чтобы на машинах переброситься в Среднюю Ахтубу. Дивизия еще не была вооружена, но оружие должно было быстро подойти. Я стал протестовать, что без оружия я не пойду, потому что у меня были моменты, когда люди оставались без оружия и это оружие нам приходилось отбирать у бегущих. Я был вызван к прямому проводу. Разговор с Василевским. Он приказал получить оружие там, Сталинград в тяжелом положении… 14 числа получаем приказ переправиться через Волгу и войти в состав 62‑й армии, которой командует генерал-лейтенант Чуйков, член Военного совета Гуров. Обстановки не знаем. Тогда же мне поставили задачу один полк переправить на переправе № 62 и на центральной два полка. Задача того полка – 39‑го овладеть высотой 102, а этим двум полкам, 42‑му и 34‑му была поставлена задача переправиться на центральной переправе и очистить город по реке Царице. Один батальон дать в распоряжение командующего 62‑й армией. Какая цель была передачи этого батальона? Я лично считаю, что для охраны самого штаба, который тоже находился в кольце противника.

Еременко приказал переправить к ночи все и самому со штабом на тот берег. Я обстановки совершенно не представлял, считал, что противника пока нет на берегу. Но, когда сделали первый и второй рейс, 1‑й и 2‑й батальоны были выброшены для того, чтобы создать определенный плацдарм, получил сведения, что противник на берегу, батальон уже в бой вступил, прямо вылез из воды и дерется. Я тогда стал форсировать, патроны, буквально, на баржах выдавал. Сразу был погружен 42‑й полк, полторы тысячи человек. Машинист стал что-то крутить, взад, вперед – никак. Уже пулеметами начал противник обстреливать, из артиллерии. Он струсил. Пришлось его расстрелять, поставить другого. Стали переправляться. Переправился командир 42‑го полка полковник Елин. Он первый пустил в бой свой полк.

Утром я вижу, что нужно переправляться всей дивизии. Позвонил Еременко, прошусь на тот берег. Днем посадил штаб на катер и переправляться. Это часов в 10 утра. Противник сильно обстреливал наш катер, ранил начальника инженерной службы подполковника Узкого миной. Переправились. Там были работники НКВД Сталинградской области. У них штольня была. Там я сделал КП, потому что ВЧ работал с Еременко. С Чуйковым связи нет никакой. Уже днем переправилась еще баржа одна за мной. Эту баржу потопили снарядами…

С Чуйковым связи нет никакой. Уже днем переправилась еще баржа одна за мной. Эту баржу потопили снарядами. Авиация была в это время, но она не так еще сильно действовала. Потом переправился, узнал обстановку, дал определенное направление полкам и начал вести наступление. 14 числа, 15‑го я еще связи не установил с Чуйковым. 15‑го к исходу дня я вышел на железную дорогу, вокзал захватил, уже потери имел. Меня вызвал Чуйков к себе. Часов в 17 пришел к нему. Дорогой авиация меня прихватила крепко. Пришел, доложил, как состав прибыл, какое положение сейчас. Он поставил мне задачу и с этого времени я связь с ним установил. Тут уже руководство стало свыше.