У всякой драмы свой финал

Парни молча съели бутерброды. Прошли по квартире, привычно проверили окна. Глянули, что за окнами и вновь уселись на стулья в прихожей. Обычно днем они попеременно спали в другой комнате. Сейчас Ева ждала, когда в прихожей останется один. По ее плану она сначала должна была расправиться с ним, а второго взять в постели тепленьким. Между тем, на сей раз охранники медлили, как будто смутно что-то предчувствовали.

Не дождавшись, Нарлинская поднялась с дивана и прошествовала в кухню. Весело подмигнула Толяну. Тот хмыкнул и отвернулся. И ей показалось, что бастионы уже не так крепки. Вот только Санек определенно продолжал держать дистанцию. Но она рассчитывала поколебать и этот бастион. Только одно ее напрягало: она не знала, что на этот счет думали они.

Налив чай и, не садясь за стол, стала жевать свой бутерброд. Делала это неторопливо, спешить было некуда. К дверному проему не поворачивалась, но чувствовала, что охранники неотрывно наблюдали за нею. Она старательно крутила попкой, желая, чтобы у них потекли слюнки. Потом наполнила чаем два бокала, понесла охранникам, приговаривая:

— Вот видите, не налила я вам чай, вы и не попили. Всухомятку проглотили бутерброды. Ну, куда вы без меня? Нате, запейте, отведите душу, — протянула бокал Толяну, подмигнула.

Заерзав на стуле, Толян нахохлился, принял бокал и отхлебнул из него, обжигаясь кипятком.

Второй бокал Ева протянула Саньку. Тот делал вид, что не замечал ее голого тела, смотрел равнодушно, как будто перед ним стояла резиновая кукла. Выпрямил спину на стуле, потянул руки, как вдруг бокал в ее пальцах дрогнул и опрокинулся на него, облив рубаху и джинсы. Санек вскрикнул, вскочил, громко ругаясь.

— Прости, прости, прости, Санек! — испуганно всплеснула руками Ева. — Нечаянно! Ей-богу, нечаянно! Горячий! Выскользнул из рук! Снимай одежду! Скорее! А то ожог останется!

Он лихорадочно стал сдергивать с себя мокрую рубаху.

Она умело расстегнула ремень на его джинсах:

— Снимай, снимай, чтобы волдырей не было! Я сейчас все постираю!

Санек выдернул из-за спины травмат и передал напарнику. Ева жадными глазами проследила за оружием. Он отодвинул Нарлинскую и начал стягивать мокрые джинсы. Потом в трусах побежал в ванную комнату.

Подхватив с пола рубашку и джинсы Санька, Ева кинулась следом, но он закрыл дверь перед ее носом. Она прижалась к дверному полотну и заговорила:

— Ты сильно ошпарился? Скажи, ты сильно ошпарился? Ты только не молчи! Я просто безрукая! Как я могла уронить! Даже не знаю! Прости меня, Санек! Прости меня!

Из ванной не было ответа. Ева за ручку потянула на себя дверь. Та подалась. Нарлинская увидала, что парень нагнулся над ванной и полоскал под краном снятые трусы. Ева юркнула в ванную.

Он повернулся к ней, но не успел опомниться, как она, уронив на пол рубаху и джинсы, плотно притиснулась к нему. Ее руки умело стали делать свои дела. Санек с усилием отодвинул девушку. Натянул на себя мокрые трусы.

— Ты просто хам! — распалившись, зло крикнула она.

— А ты подстилка! — парировал он.

Ева пожалела, что с языка сорвались не те слова, которые должны были прозвучать. Постаралась исправить положение:

— Прости меня, Санек, но я хочу, я хочу, — попробовала вновь прижаться.

Жестко удержав ее, он оттолкнул и вышел из ванной.

Она бросила рубаху и джинсы в ванну, поморщилась, посмотрелась в зеркало, поправила волосы и с улыбкой вышла в прихожую.

С достоинством прошагала в комнату, включила телевизор, прыгнула на диван. Время потянулось медленно. На экране что-то мелькало, она смотрела, но не видела, что там происходило. Ее мысли были далеко. Перед нею плавало то, что было в голове.

Пролетел день, подкрались сумерки. В комнате заметно потемнело. Свет от экрана метался по стенам, звука не было, оказывается, она давно отключила его, но даже не помнила, когда сделала это. Услыхала звонок телефона в кармане у охранника и тот, как обычно, кому-то доложил, что у них все нормально.

Это был сегодня последний звонок, до утра больше будет, Ева знала. После этого звонка парни зашевелились. Подошло время для ужина.

Спрыгнув на пол, Ева пошла в кухню. Охранники стали со стульев, разминаясь, в ожидании ужина. Санек был в трусах. Его рубашка и джинсы, постиранные им самим, висели на веревке в ванной. На животе и на ногах были красные пятна от ожога. И еще Ева точно теперь знала, где у него татуировка.

Замкнутое пространство давило, телевизор раздражал. Охранники удивлялись, как им удается выдержать напор такой красавицы. Ведь они оба — кровь с молоком. Тут не только на женщин начнешь бросаться, но волком взвоешь. Уже просили по телефону Исая, чтоб прислал смену, но тот решительно отказывал, чтобы наверняка сохранить в тайне место пребывания Евы. Такая предосторожность сейчас не была лишней.

Приготовив ужин, Нарлинская села за стол, объявила фразой из фильма:

— Все на столе, идите жрать, пожалуйста!

Охранники заулыбались. Санек, кажется, даже забыл об ожогах, удовлетворенно потер ладонью татуировку на впалой груди. Толян, прихрамывая, шагнул первым.

Все принялись за еду.