У Земли на макушке

Вначале Панов показался мне угрюмым и замкнутым; лишь позднее я понял, что это внешнее проявление огромной физической и нервной усталости, накопленной за год тяжелого дрейфа. Ему еще нет сорока, но жесткий мальчишеский чуб пробит сединой; узкие черные глаза смотрят остро и в упор, как бы вопрошая: "Что ты есть за человек?" — а широкие, твердые скулы говорят о сильном и упрямом характере. За Полярным кругом Панов провел около пятнадцати лет, повидал людей в разных ситуациях и поэтому не спешит давать характеристики тем, кого не видел в деле. По образованию Владимир Васильевич океанолог, его диссертация "Термика моря" заслужила в научных кругах высокую оценку. Он любит свою науку — творческий сплав физики, химии, математики и биологии — и уверен в ее большом будущем. В Ленинграде у него растут две девочки, младшей шесть, старшей двенадцать лет; он вспоминает о них с нежностью и как-то не может еще поверить, что недели через три их увидит.

Самый большой и интересный разговор произошел у нас при таких обстоятельствах. Панов неожиданно предложил мне пойти с ним на обход лагеря — это часа на два, вдоль торосов: посмотреть, как держатся старые трещины, не появились ли новые. Едва успел я задрать нос от такой чести, как Панов объяснил, что по инструкции на торосы никто не имеет права ходить один, а все ребята сейчас заняты. Пошли. Панов предложил мне держаться рядом — мало ли что может случиться. Я вспомнил рассказ радиста Яши Баранова и готов был даже взять начальника под руку. А история эта призошла на станции "Северный полюс-7". Туда прилетел корреспондент газеты "Труд", которому для придания очерку полярного колорита обязательно нужно было своими глазами увидеть трещину. Он уговорил начальника станции Ведерникова взять его на обход. Полярная ночь еще не кончилась, было темно. Начальник станции шел впереди, прощупывал лед фонариком, и вдруг какое-то предчувствие заставило его обернуться. Корреспондент исчез, словно растворился в воздухе. Ведерников заметался, бросился назад и наконец нащупал лучом фонарика торчащий из трещины капюшон. Ведерников ухватился за него и вытащил корреспондента, который не только своими глазами увидел, но и ощутил, что такое трещина на дрейфующей льдине.

Мы прошли мимо ближних к лагерю торосов, образовавшихся на месте трещины, из-за которой станция осталась без посадочной полосы. А вот и ее оставшийся кусок: на нем сиротливо чернели обломки АН-2, отлетавшего свое… Мы заговорили о полярных опасностях. Панов нисколько не преуменьшал постоянной угрозы, под которой находятся жизнь и спокойствие обитателей льдины, но, во его твердому убеждению, никакая профессия по обилию опасностей не может сравниться с работой полярных летчиков.

— Мы всего насмотрелись, — рассказывал Панов, — но летчиками нельзя не восхищаться. Летом произошел такой случай. Погода была неустойчивой, то ясной, то наплывал туман, а самолеты летели один за другим. Через несколько минут должен был появиться ИЛ-14 — фамилию командира называть не стоит, а то еще Марк Иванович Шевелев ему всыплет. Слышим гул моторов, но над нами — туман! Когда самолет разворачивался — пилот видел лагерь, заходил на посадку — полоса оказывалась в тумане. На седьмом развороте полоса частично прояснилась, но соотношение высоты и посадочной скорости было такое, что коснуться полосы удалось в самом ее конце, в ста метрах от торосов. Мы все отвернулись — думали, конец ребятам. Нет, буквально над торосами командир ухитрился взмыть в воздух! На восьмой раз все-таки сел удачно, но экипаж из самолета вышел шатаясь. Кроме командира: тот очень гордился, что сумел посадить машину, играя со смертью в кошки-мышки…

Владимир Васильевич рассказал, как на голой льдине создавалась станция, как первые — Кизино, Баранов, Чичигин, Цветков и сам Панов — на руках переносили через первую трещину восемь тонн груза, как ставили домики и жили в них вповалку — по семь человек на одиннадцати квадратных метрах, как собирали трактор, без которого сейчас никто не представляет себе жизнь на льдине, как сооружали полосу. Эта работа была наиболее трудоемкой. На единственной пригодной для полосы площадке летом от таяния льда и снега образовались пресноводные озера — да, пресноводные, так как соль из многолетнего льда уходит вниз. Ребята придумали такой способ: подъезжали на тракторе к торосу, обрывали его тросом, цепляли и тащили в озеро. Через некоторое время озеро, начиненное торосами, замерзало, и трактор гулял по нему, создавая ледовую крошку. Потом по озеру протягивали волокушу, нагруженную бочками, и разравнивали поверхность. Получалась отличная полоса.

До этого разговора с Пановым я не сомневался в том, что Арктика — единственное, не считая Антарктики, место на земном шаре, где не нужны холодильники. Поэтому, когда Панов сказал о том, что летом на льдине хранить мясо негде, я не поверил своим ушам.

— Что негде хранить? — переспросил я.

— Мясо.

— Позвольте, но вы сказали, что летом на станции бывает пятнадцать градусов мороза.