У Земли на макушке

Под приветственные крики Панов и Булатов спускают и поднимают флаг, обнимаются. Старики бьют друг друга по плечам, жмут руки, целуются. Хорошая минута! Даже завидно.

– Будем делать дубль, – сухо говорит Генералов. – Еще больше оживления!

– Ладно, давай еще разок обнимемся, – предлагает покладистый Булатов, и начальники обхватывают друг друга медвежьей хваткой.

Скорчившись на снегу, Генералов обстреливает церемонию пулеметными очередями. Новички завистливо смотрят со стороны. Им еще до такой церемонии дрейфовать целый год…

А вечером снимали пургу, которая внезапно, как бандитская шайка, налетела на станцию. Пробираясь чуть ли не ползком, проваливаясь по пояс в снег, ребята снимали уникальные кадры: пургу на льдине. Капризную камеру с ног до головы обмотали байкой, своими телами защищали ее от пронизывающего ветра, каждые пять минут убегали греться в домик и все-таки запрятали пургу в кассету с отснятой пленкой. Вот так. За месяц они добрых пятьдесят раз погрузят и выгрузят свои полтонны, похудеют, оборвутся, устанут как черти, а прилетят домой – окажется, что этот кадр не получился, тот – не монтируется, а здесь пленка треснула… Будет морщиться режиссер, капризничать монтажер, а бухгалтер, покачав многодумной головой, проворчит: «Столько командировочных – и всего одна минута на экране?»

Но вы-то теперь все знаете, разъясните ему, что такое одна минута на экране.

ПРЕЛЕСТЬ ВСЯКОГО ПУТЕШЕСТВИЯ – В ВОЗВРАЩЕНИИ

Так сказал Фритьоф Нансен, а уж он-то понимал толк в этих делах. Разумеется, Нансен не хотел сказать, что на первом километре пути следует мечтать о возвращении домой – с таким настроением в путешествие лучше не отправляться. А хотел он сказать то, что сказал, и комментировать это так же не хочется, как стихи Есенина, морской прибой и закат солнца – как все то, что нужно чувствовать, а не объяснять.

Я смотрел на ребят, которые собрались в кают-компании, и думал о том, как им сейчас хорошо. За их плечами – тысяча километров дрейфа, сотни выпущенных в стратосферу зондов, многие тома научных наблюдений глубин и течений, анализов морской воды. Эти тринадцать ребят своим дрейфом обогатили наши представления об Арктике. Они прошли сквозь многие опасности, они хорошо поработали, их совесть чиста.

За столами смешались обе смены – старая и новая. Мы сидим, прижавшись друг к другу – кают-компания не рассчитана на такое нашествие. На столах – шеренги бутылок и горы бутербродов. Николай Иванович произносит первый тост.

– Товарищи, мы собрались…

– Одну минутку, – вежливо останавливает его Генералов. – Нужно включить лампу. Где здесь розетка?

Над столом проносится стон. Генералов жестом всех успокаивает и последний раз осматривает свой съемочный павильон. Ящики с луком и апельсинами, мешки с картошкой шикарно задрапированы простынями, на стене – карта дрейфа, дружеские шаржи. Кажется, все в порядке.

– …Товарищи! – вновь начинает Тябин. – Мы собрались…

– Секундочку, – ласково прерывает Генералов. – Я заберусь в угол.

Тябин терпеливо ждет. Мы переминаемся с ноги на ногу, одеревенело держа в руках наполненные кружки. Генералов протискивается в угол, устанавливает аппарат на плечи Туюрова и делает Тябину знак.

– Товарищи, – неуверенно начинает Тябин, косясь на Генералова, – мы собрались…

Генералов великодушно кивает, раздается стрекот.

– …проводить ветеранов, – облегченно вздохнув, продолжает Тябин. – Каждый километр дрейфа взят ими с бою…

Тябин говорит хорошо, приподнято – под настроение. Двухминутная речь

– полярники не любят словоизлияний – кончается тостом, все пьют и закусывают. Сразу становится веселее. У голодных киношников текут слюнки.

– Выпейте, ребята! – сердобольный Володя Агафонов протягивает Генералову кружку.

– Убери! – страшным голосом говорит Генералов, продолжая снимать. – Мне не нужен коньяк крупным планом! Ешьте, смейтесь!

Мы пьем, едим и смеемся. Нам хорошо. Коньяк и бутерброды заметно убывают. Голодные киношники мечутся по кают-компании. Генералов залез уже на мешки с картошкой, а Куляко со своей лампой повис под потолком.

– Васильев! – кричит Генералов. – Вспоминай что-нибудь драматическое о дрейфе, рассказывай Гвоздкову! Снимаю!

Анатолий давится бутербродом и принимает позу роденовского мыслителя.

– Помнишь, – говорит он Володе Гвоздкову, – как в бане вода кончилась и мы нагишом за снегом выскакивали?

– Помню, – трагическим голосом отвечает Володя. – Ты еще тогда себе чуть не отморозил это… как это…

Драмы у Генералова не получилось, но его устраивает и комедия. Съемка закончена, и киношники набрасываются на еду.

– Объявляю порядок вылета на материк, – возвещает Панов, вставая со списком в руке. Полная тишина, вопрос злободневный. – В первой группе летят пять человек: Архипов, Цветков, Николаев, Клягин, Лукачев. Во второй…