У Земли на макушке

– Ну как? – встревоженно спросил я.

– Вы на какие приборы смотрели? – простонал Лебедев.

Я показал: вот на эти.

– А надо было на те! – Лебедев вполголоса пробормотал еще что-то, но за треском дизеля я не расслышал.

Лагерь уснул. Я бродил вокруг кают-компании, то и дело поглядывая в бинокль на торосы. Если они начнут двигаться, я обязан немедленно поднимать тревогу. Медведь появится – тоже тревога. Я в сердцах обругал Жульку и Пузана: днем они вечно вертятся под ногами, а ночью их с фонарем не разыщешь. С ними было бы как-то веселее. Впрочем, у меня есть карабин. Вручая его, комендант Васильев напомнил, что медведя надо стрелять в лопатку, а если встанет на задние лапы – в грудь. Я скептически заглянул в лишенный нарезов ствол и пришел к выводу, что с медведем придется вступать в рукопашную схватку (три раунда по три минуты, победитель получает все). К удовольствию одного из нас этот поединок не состоялся – по причине неявки другого из нас, которому и засчитано поражение. Заходил я и в домики, проверить, не дымят ли печки. Нет печки не дымили, а ребята крепко спали, утомленные работой и событиями уходящей ночи. Скоро переполненные домики примут нормальный вид: возле многих нар стоят наготове чемоданы. Улетают Панов, Васильев, Баранов, Панфилов, Александров и Кизино – ветераны станции.

А это что такое? Возле развода чернеет какая-то фигура. Явное нарушение правил: в одиночку из лагеря выходить запрещено, тем более – без доклада дежурному. Вскоре фигура начала приближаться, приобретая характерные очертания Кизино. Я сурово отчитал метеоролога за самовольство, и Кизино твердо обещал отныне никогда, никогда не преступать правил внутреннего распорядка.

– Я по дороге запишу, можно? В какую сторону едете?

– На остров Диксон. – Трудное молчание.

– А после вашего возвращения? – робко спрашивает репортер.

– Пожалуйста, поговорим.

– Где, Алексей Федорович?

– В Мирном. Приходите к десяти вечера. Только не опаздывайте.

Или такая история. Когда Трешников был начальником антарктической экспедиции, он издал приказ: ввиду опасности падений в трещины ходить только группами и со спасательными средствами. И вот однажды в сопровождении Георгия Ивановича Матвейчука начальник отправился на обход, забыв захватить веревки.

– А как же быть с приказом? – иронически сокрушался Матвейчук.

– Придется влепить самому себе выговор, – посмеивался Трешников.

Неожиданно послышался треск, Матвейчук обернулся – и увидел своего начальника, провалившегося в щель ледника у самого соприкосновения с океаном. Провалился, расставил руки – висит.

– Ты жив, Алексей Федорович?– нагнувшись, осведомился Матвейчук.

– Жив, жив! Беги за ребятами, пусть захватят доску и веревки!

– Бегу! А ты провисишь?

Из щели послышался приглушенный, но сердечный ответ.

Прошло несколько минут, и Трешников снова услышал голос Матвейчука:

– Ты жив, Алексей Федорович?

– Да! Где ребята?

– Понимаешь, я вернулся, чтобы узнать, жив ли ты. – Погоди же! – пообещал Трешников.

Минут через десять примчались ребята, бросили веревку, и нарушивший свой же приказ начальник кое-как выбрался из пропасти. Ребята не поверили своим глазам: Трешников сумел так долго держаться, несмотря на то, что у него была вывихнута при падении рука.

Вот так силища!

И десятки других историй, подлинных и выдуманных, над которыми Трешников сам смеется, возмущаясь и одновременно восхищаясь изобретательностью неведомых рассказчиков.

Больше всего его веселит крепко прилипший титул – «хозяин Арктики». Вот и сейчас кто-то ввалился в кают-компанию и пошутил: «Прилетел „хозяин Арктики“ и такую погоду привез, что без солнечных очков выйти невозможно!»

– А что, интересно, говорили на Диксоне, где я пять дней проторчал из-за пурги? – смеялся Трешников. – Меня представил ему Булатов.

– Долго думаете здесь пробыть? – спросил Алексей Федорович.

– Пока не попросят – ответил я, – от добра добра не ищут; кормят великолепно, сплю в теплом мешке, кино каждый день бесплатное – куда торопиться? – Трешников сокрушенно покачал головой. – Вспомнил одного корреспондента, – проворчал он. – Как-то ранней весной на дрейфующую станцию прислали подарок – ящик помидоров. Корреспондент пришел в полный восторг и из всего многообразия своих впечатлений сосредоточил внимание читателя на самом сильном: как он наелся свежих помидоров на полюсе. Так умилялся – ну просто не жизнь на льдине, а малина!

Я обещал Алексею Федоровичу ни словом не заикаться о свежих помидорах и честно выполнил свое обещание: можете хоть пять раз перелистать мои записки – все равно никаких помидоров не обнаружите. Зато я отыграюсь на апельсинах, про которые никаких клятв не давал. Не скажу, чтобы на станции были горы, целые пирамиды, терриконы апельсинов, но несколько ящиков «Аннушка» привезла. В День станции каждому из нас досталось по одному ярко-рыжему плоду, так что свой первый в нынешнем году апельсин я съел именно на полюсе.