У железного ручья (Повесть о верном сердце - 1)

Старшая девочка нахмурила тоненькие брови, но ничего не сказала.

- Мы разок, мы сейчас, - заторопился Гриша, - мы с косогора разок... И мигом вернемся.

Он ухватил коня за лакированные бока, сделал два шага и оглянулся. Девочки по-прежнему сидели, опасливо взявшись за руки. А Ян, не отставая ни на шаг, шел за Гришей.

Они дошли до того угла в саду, где в изгороди был пролом, прикрытый доской и известный одному Грише да, может быть, еще деревенским ребятам, бесстрашно лазившим в помещичий сад летом за клубникой, осенью - за яблоками.

Мальчики сперва просунули в пролом коня, потом вылезли сами.

- Ну, теперь к крыжу, - зашептал Гриша, хотя кругом никого не было; он уже видел себя на лихом коне, несущимся вниз по пыльной дороге.

Мальчики дали крюку, чтобы никто из усадьбы их не увидал, и торопливо зашагали межой по ржаному полю; от травы к натруженным за день босым ногам уже шла чуть слышная вечерняя прохлада, когда они выбрались на косогор, к тому месту, где Ян с отцом проехали сегодня на телеге.

Их и в самом деле никто не увидал... кроме голенастой Кати; она сидела сейчас на огородном тыну и зорко глядела на мальчишек.

Это, конечно, было не к добру. Но статный конь с широкими раздутыми ноздрями уже ждал их, и, подталкивая друг друга, приговаривая "садись-садись", они взобрались вдвоем на восхитительно пахнувшее кожей скрипучее седло. Гриша подобрал поводья, оглянулся на Катю и изо всех сил толкнул землю обеими пятками. Конь с двумя всадниками загремел по крутой дороге вниз...

Он летел все быстрей, с таким грохотом и креном набок, что Ян не вытерпел, соскочил загодя в канаву, а Гриша держался в седле до самого конца. Беда случилась на том самом камне, где грелись не так давно лягушки.

Уже падая от страшного удара, Гриша почуял: с конем несчастье.

Долго стояли мальчики над лежавшим в пыли конем и не решались к нему притронуться. Наконец Гриша, обманывая сам себя, попробовал стереть с него пыль - может, все еще обойдется... Левая нога у коня бессильно упала с дубовой доски... Они начали вдвоем прилаживать эту ногу на старое место; нога вяло падала, как будто сделанная из ваты.

Ян посмотрел на Гришу и сказал уверенно:

- Бить будут.

- Ты соскочил раньше, - рассердился Гриша, - хитрый! Значит, это я покалечил коня? Скажешь, что это я?

- Не.

- Скажешь!

- Не.

И по его тону Гриша понял: нет, не выдаст Ян...

Травой и рукавами своих рубашек они все-таки стерли дорожную пыль с разбитого коня. Как будто это могло помочь! Потом, держась вдвоем за дубовую доску, печально понесли коня к усадьбе, мимо огородного тына, на котором все еще сидела Катя и тревожно глядела на них.

2

То, что случилось потом, поразило Гришу своей жестокостью.

Август Редаль, отец Яна, при всех велел сыну:

- Иди нарви лозин!

Он сказал это дважды: по-латышски и по-русски.

Неподалеку стояли работник Минай, Катин отец, старый Трофимов, арендатор пан Пшечинский, а у крыльца - сама Перфильевна с дочками.

Ян молча, с сухими глазами, пошел к сажалке - ломать прутья.

Редаль спокойно говорил:

- Ту лозину кинь: она сухая, сломается. Выбирай, которая покрепче.

Потом он порол сына, и все глядели на это. Гришу начала трясти незнакомая ему до того мелкая неодолимая дрожь.

Сколько времени это продолжалось? Ян не кричал, молча давился плачем.

Наконец Перфильевна подошла ближе и велела:

- Не бей больше. Ладно. За игрушку десять рублей плачено, их розгой не выбьешь.

- Я верну вам эти деньги, - ответил Редаль.

Он сказал это гордо, подняв голову. И что-то в его голосе, видно, пришлось не по сердцу Перфильевне.

- "Ферну эти теньги"! - передразнила она и, сердито плюнув, ушла.

Она всегда плевалась, когда ее рассердят. Она часто кричала на всю усадьбу со своего резного крыльца - плевалась и кричала на арендаторов, панов Пшечинских, на испольщиков, на Гришиного отца. Щеки у нее тогда становились румяными, глаза темнели. На Перфильевне был нарядный фартук в полоску, с наплечниками в сборках, как эполеты французского барабанщика из книги "Бабушкины полдники".

Ян молча застегивал штаны. Редаль закричал ему по-латышски:

- Эй тулин уз маям, палайдны! - И повторил по-русски: - Иди домой, озорник!

Тут прибежала с огорода Гришина мать и, еще не разобрав как следует, что случилось, рывком схватила сына, потащила к дому. Ну разве ж те колотушки, что достались Грише, можно сравнить с казнью лесникова сына!

Правда, спина у Гриши долго ныла от материнских тумаков. Спина еще ныла, когда он прибежал - уже под вечер - в избу лесника. Окна в избе были маленькие, стекла в них - почти черные от старости и долголетней пыли. Легкий звон висел в этой темной избе: мухи, звеня, бились в стекла просились на волю.

Августа Редаля не было дома. На земляном полу сидел Ян и плакал.

Гриша опустился рядом с ним и жарко зашептал:

- Не плачь... Давай убежим... Уйдем далеко-далеко, хочешь?

Ян не отвечал.

- Хочешь, пойдем искать Железный ручей?

Ян вытер слезы и сказал:

- Уйдем к лесным братьям...

С недавних пор в усадьбе часто говорили про лесных братьев, и всегда вполголоса, оглядываясь. А то и шепотом.