У женщин грехов не бывает!

Я увидела Лерочкиного старикана в синей бейсболке. Он как раз вытягивал, и серфингисты остановились рядом посмотреть, что поймал. Так… ерунда, мелкая ставридка. Он бросил ее в ведерко и снова закинул, я прошла под натянутой леской.

Лерочкина старуха с рюкзачком прочапала. Она вела за руку маленькую внучку. Увидела, как я затушила в песок сигарету, и говорит ребенку по-русски: «Посмотри: вот так себя вести нельзя». А что я? Я аккуратненько под зонтик затушила, специально, проверить хотела. Думаю, завтра утром посмотрю, найдут его тут уборщики или не найдут. Мне интересно было, как они их выметают. На каждом пляже хоть один окурок, но где-нибудь под камушком валяется. Не может быть такого, чтоб никто ни разу не бросил.

Лерочкин спасатель навел бинокль на мой сарафан. Вышел на мостик, вниз шагнул, а я умотала. Впереди была волейбольная сетка. Молодые родители с ребенком лет трех бросали мяч. Подача стучала на руках, в песке оставались круглые воронки. И я опять начала загоняться, почему они играют, а я смотрю. Я ведь тоже играла с ребенком, как они, совсем недавно… Почему теперь я смотрю, а они играют?

В пляжном баре гуляла свадьба. Тихая смешная свадьба. Шоколадный жених и мулатка-невеста, беременная, с большим животом. Черные гости в белых одеждах вышли сниматься у моря. Пили шампанское и смеялись в камеру. Оператор просил скучковаться. На ветру разлетались галстуки, юбки, фата и белые лепестки. А небо было синее-синее, как мокрый шелк. Облака лежали низко, тяжелыми густыми слоями. Песочек светлый, крем-брюле песочек, под ногами у меня рассыпался. Оператор повернулся, задержал объектив на моем сарафане, решил добавить красное пятно на синюю тревожную картинку.

Навстречу бежала собака. Немецкая овчарка, молодой кобель в потертом ошейнике. Я повернула обратно на всякий случай, мало ли что у чужих овчарок на уме. Он побегал немножко кругами и догнал меня, уткнулся в руку мокрым носом.

– По-русски понимаешь? – я его спросила.

Он уши поставил, сказал, что понимает. Я ему скомандовала «рядом», он пошел у ноги. По всему пляжу за мной тащился. И сетку, и свадьбу, и леску, и старушку мы с ним прошли. Спасатель уже почти спустился, но увидел собаку и снова поднялся. Только шлепанцы захлопали по белым пяткам.

Пес стоял со мной на светофоре, таксистов распугал, подошел к отелю, и, когда разъехались стеклянные двери, эта псина прошмыгнула в фойе.

– Ноу, ноу, – замахал портье.

Я прогоняла этого немца. «Иди, – говорю, – домой, к маме! Отстань от меня. Ищи себе девочку поближе, из хорошей еврейской семьи». Вывожу его за ошейник – он еще и упирается. «Гулять!» – я ему командую, а он носом ко мне в коленки.

Портье испугался, сидел за конторкой, а горничные хохотали. Облокотились на стойку и виляют низкими толстыми попками. Была бы у меня такая низкая задница – я бы застрелилась, а они ничего – хохочут, виляют. Мне тоже стало весело.

Я вошла в номер. Взяла пузатенькую бутылку, налила глоток в серебряный стаканчик. «Прибежит, – я подумала, – никуда не денется. В жизни не расстанется со своим коньячком».

После второго глотка я решила скинуть Лерочке смс. Я еще только собиралась, еще не отправила. «Ты где?» – я набрала. А мне пришло от него: «Где ты?».

Я кинулась к двери. Унюхала Леру как собака. Он подошел – я открыла. Повисла на нем, заревела, зашептала ему какую-то ерунду: «Ты мой, ты мой, – я ревела, – мой Лерочка – и все». «Твой, маленькая, твой», – он меня задушил. Целовал как ненормальный, как будто меня увозили фашисты, все лицо мне облизал, и глаза, и губы, и щеки.

Пес этот уличный опять проскочил в гостиницу и нашел мой номер. Мы не заметили, что он протиснул между нами свою морду. Я его в коридор коленкой выпихнула.

– Так и знал, что за тобой какой-нибудь кобель увяжется. – Лерочка повернул ключ.

Он расстегнул джинсы. В ручку положил мне горячий и твердый… Как назвать?.. Как назвать?!.. Не знаю! Я держала в руке, а Лера сиял, смотрел на меня как мальчишка, у которого есть настоящий пистолет. Он сумасшедший! Для него жить и ебать – одно и то же. И я сумасшедшая, я хотела до дури, чтобы меня! Меня! Меня! Ебал.

Я ему пройти не дала, упала на коленки. Вцепилась, как будто это был мой последний мужчина и мой последний день. Я его сосала, а слезы текли. Откуда слезы, не знаю… Он вытирал, сверху смотрел, как я его в рот забираю, и гладил меня по лицу. За руки взял, я облизываю, а он стонет и руки мои сжимает. Все пальцы до боли измял мне.

Кайф уже пошел по венам, и я терлась, как кошка, у Леры по ногам. Я его отпустила, я хотела увидеть последнюю секунду, я тащилась от этой картинки – его член в его руке. Я тянулась к нему языком, меня снесло, когда он завыл: «Дай мне свой рот!»…