У звезд холодные пальцы

– Кто отец мой, где он бродит?

Мать ответила смиренно:

– Твой отец – певучий ветер, рыщет меж землей и небом.

– Что оставил он в наследство?

– Быстроту и тягу к песням. Это, сын, не так уж мало…

– Как мое в Срединной имя?

Гордо мать проговорила:

– Твое имя – Ветер барро! Барро означает – волчий!

– Почему на мне нет меха, а во рту клыков опасных?

– Чтобы стал ты человеком, и тогда все сам добудешь…

Весны минули по Кругу с той поры неисчислимо, и родов возникло много в гордом племени таежном, вольных стай народа барро. Взор в грядущее – орлиный, лошадей хребты крылаты, высоки костры и песни, на отточенные копья вражьи головы надеты! Разве кто сравнится с барро, храбрыми, как волчьи стаи, в племенах других ничтожных? Разве есть на свете песни, царственнее песен ветра?!

Домм девятого вечера. Язык плоти

После купания они отдыхали на песке. Жгучие поцелуи рдяными цветами распускались на холмиках грудей Олджуны. Такие же яркие цвели в тенистых ложбинках ключиц Барро. Украдкой она разглядывала сплошь сплетенное из мышц мужское тело. Ей нравилось, что в нем не было мягкой податливой плоти. Нравилось смуглое лицо, на котором сияли желтые глаза с золотыми ободками и зубы белые, как снег.

В ноздри бил дурманный аромат истомленной травы. Лес за спиной, полный неумолчного птичьего щебета и звона цикад, задыхался от зноя и не мог напиться горячим воздухом, опаляющим зеленую грудь.

Неожиданно этот непостижимый барлор привычным движением открутил, не глядя, еловую ветвь. Так он, наверное, сворачивал шеи уткам и зверькам. Смеясь, пощекотал колючками пятку Олджуны и зачем-то принялся хлестать веткой одежду. Потом отвязал ожидающего поблизости коня.

На чалом не было седла и узды, лишь тонкий ремешок стягивал петлей нижнюю челюсть. В груди Олджуны занимался бегущий за событиями дух. Барлор в такт конской поступи жарко дышал за плечом. Благо, хоть не выл больше… Его волосы вкусно пахли клейкой живицей и можжевельником.

Не слишком любо Олджуне было место, в котором они остановились, да толку нет спрашивать, что и зачем. Все равно чужак не понимает речи людей саха.

Оставив коня, дальше пошли пешком. От вязкого болота несло зловонным старческим дыханием. Тут и там зеленели опасные топи, глыбкие мочажины, хитро прикрытые нежной, невинной на вид травой. Ступишь – и чьи-то беззубые алчные рты, смачно чмокая, начнут торопливо заглатывать ноги.

Затесы на костлявых стволах кривых елок, торчащих по островкам на всем пути до противоположного леса, затекли смолой и потемнели. Олджуна хорошо их помнила. Она сделала эти метки еще в детстве. Да и без того не могло случиться с нею плохого в лесу Элен. Сызмальства измерила долину вдоль и поперек малым зверьком, а теперь бежала, шла и кралась по ней сильным молодым зверем. Олджуна ревниво заметила, что лес любит и барлора. Барро не был в лесу чужим.

Жидкий зыбун перестал смыкаться над следами. Из-под чавкающей жижи светлою полосой вынырнула и расширилась скользкая глинистая тропа. Олджуна застопорилась и едва подавила вскрик, увидев в сырой глине рядом с оттисками своих подошв четкие отпечатки звериных лап. Во вмятинах от подушечек еще не проступила влага, лишь в оставленных когтями насечках тускло поблескивала мутная водица. Следы различались по размерам и глубине, из чего нетрудно было заключить, что серые – волк и волчица – прошли совсем недавно.

Сердце Олджуны испуганно екнуло. Куда ведет ее чудной иноземец, о чьем разбойном племени и средоточиях-гнездах бродит множество самых невероятных слухов? Что, если зверям на съеденье? Может, у барлоров обычай такой – приносить в жертву волкам глупых чужих девок? Не оборотень ли он сам, этот желтоглазый?!

Барро оглянулся и, кажется, что-то сообразил по ее глазам, ярко заблестевшим от страха. Поднес палец ко рту: тихо, тихо, молчи! Шаги его были бесшумны, – хвоинка не шелохнулась. Словно не человек ступал, а пробиралась сторожкая рысь.

На краю болота, где между кочками в травяных бочажках проступала совсем уже чистая вода, за лужком начиналась лесистая пойма. Барлор притаился в гуще кустов за старой разлапистой елью. Кивнул спутнице – поспешай – и начал забираться на дерево.