Уайклифф разрывает паутину

Иннес сидел неподвижно, уставив взгляд в записи своих лекций, хотя помочь ему они сейчас могли не больше, чем древнеегипетские папирусные свитки. Он чувствовал себя растением, с корнем вырванным из почвы. Чтобы задавить в себе жалость к нему, Уайклиффу пришлось вызвать в памяти лицо с фотографии в папке с уголовным делом, которое он увидел в понедельник утром, и неестественно бледное, нагое тело, что на его глазах извлекли из затопленного карьера в среду.

– Что я должен теперь делать?

– Пока ничего. Я побеседую с вами официально позже. Можете оставаться здесь или пойти к жене в спальню. Покидать дом вам не разрешено.

Уайклифф отправился в мастерскую, где трудились Фокс и его помощник. Ему впервые представилась возможность осмотреться в этой комнате. Так же впервые смог он увидеть живопись Полли Иннес. Работ было немного – всего несколько холстов на подрамниках, рядком прислоненных к стене. Все это были натюрморты с цветами – профессионально прилизанные, они были словно срисованы с открыток. Такими картинами украшают стены своих домов люди, которые любят повторять, что ничего не понимают в искусстве, но хорошо знают, что им нравится.

Фокс уже успел нанести три или четыре кружка мелом на плитках пола и на швах между ними. Все они располагались неподалеку от мольберта, на котором стоял сейчас загрунтованный, но совершенно чистый холст.

– Я успел уже взять шесть проб, сэр, и анализы четырех из них дали положительный результат.

Он говорил, задрав голову, чтобы смотреть сквозь нижнюю часть своих двухфокусных очков, и продолжал при этом капать бензидин на пробное стекло, на котором между двумя слоями фильтровальной бумаги лежали исследуемые частички пола. Небольшая пауза, потом пара капель перекиси водорода, и результат проявлялся почти мгновенно в синих и зеленых перемежающихся полосах.

– Еще один позитивный. Думается мне, сэр, что после того, как был нанесен удар, она пролежала здесь довольно долго – кровь успела растечься вокруг.

– Стало быть, ее оставили здесь истекать кровью, пока она не умерла, – сказал Уайклифф, обращаясь к Фрэнксу.

– Очень похоже на то.

Теперь пусть дальше работают эксперты-криминалисты. Старый как мир простейший бензидиновый анализ легко производился на месте преступления и с еысокой точностью определял наличие крови в пятнах, но не более того. И хотя трудно было вообразить что супруги Иннес увлекались ритуальными убийствами кроликов или кур, в деле необходима полная определенность. Криминалисты проделают все остальные тесты, и только к их мнению в дальнейшем прислушается суд.

В мастерскую заглянул доктор Хоскинг:

– На два слова…

Уайклифф вышел к нему в коридор.

– Она хочет вас видеть.

– В каком она состоянии?

– Определенно сказать трудно. Серьезных физических повреждений нет. Подозреваю, однако, что перед вами она может начать разыгрывать невменяемость. Вполне вероятно, что для этого она достаточно изобретательна.

– Ее нужно поместить в больницу?

– Ну не в тюремную же камеру? А здесь ее держать и вовсе неудобно. Хотя бы потому, что светила психиатрии едва ли захотят забрызгать свои БМВ проселочной грязью.

– Вы можете все устроить?… Я имею в виду больницу. При ней конечно же будет круглосуточно нести дежурство кто-нибудь из полицейских леди.

– Я узнаю, что можно сделать.

– Она в состоянии давать официальные показания?

– Она изъявила желание побеседовать с вами. Это все, что я пока могу вам сказать.

Полли Иннес лежала посреди огромной кровати – очертания ее миниатюрной фигуры почти не проступали под одеялом. Тоненькие пальчики вцепились в край простыни, которая прикрывала ее рот и нос. Виднелись только огромные темно-карие глаза и бледный лоб. Волосы беспорядочно разметались по подушке.

Женщина-констебль, сидевшая у изголовья кровати, при его появлении проворно вскочила и вытянулась по струнке.

– Не надо, сидите, – сказал Уайклифф и поставил для себя стул с противоположной стороны кровати. Глаза поверх края простыни следили за каждым его движением.

– Вы хотели меня видеть, миссис Иннес? Моя обязанность предупредить, что вы не обязаны что-либо говорить, а все вами сказанное может быть занесено в официальный протокол и использовано в суде. Вам это понятно?

Веки смежились и снова раскрылись.

Женщина-полицейский бросила на Уайклиффа вопрошающий взгляд, он кивнул в ответ, она открыла блокнот.

Полли Иннес опустила край простыни на подбородок и заговорила неожиданно громко и злобно:

– Она ненавидела меня, понимаете?! Она хотела его у меня увести, просто чтобы сделать мне больно…

Ей он не был нужен. Ей вообще никто не был нужен. Она была холодна, как ледышка!

Полли Иннес покосилась на женщину-констебля.

– Она все записывает?

– Да.

Могло показаться, что ее это даже обрадовало. Она снова посмотрела на Уайклиффа и продолжала:

– Он тоже хорош! Женился на мне только потому, что по его вине я стала такой. Меня убедил, что гомосексуалист, и у него ничего не может быть с женщинами… Я ему поверила, смирилась с этим, а он… Как только появилась эта девица…

Она задохнулась бесслезным рыданием.