Уайнсбург, Огайо

Жена Джесси и в самом деле скоро преставилась. Наверное, Джесси сам был в этом виноват. В трудные послевоенные годы ферма на севере Огайо была неподходящим местом для хрупкой женщины, а Катрин Бентли была хрупкой. Джесси обходился с ней сурово, как и со всеми вокруг в те дни. Она пыталась делать ту же работу, что и все соседские женщины, а Джесси ей не препятствовал. Она помогала доить и выполняла часть работы по дому; стелила мужчинам постели, стряпала им еду. Год она работала без выходных, с рассвета до поздней ночи, а потом, родив ребенка, умерла.

Что же до самого Джесси Бентли, он хоть и не отличался крепким сложением, но обладал чем-то таким, что нелегко заморить. Волосы у него были кудрявые, каштановые; его серые глаза иногда глядели прямо и твердо, а иногда неуверенно блуждали. Он был не только тщедушен, но и ростом мал. Рот у него был как у впечатлительного и очень упрямого ребенка. Джесси Бентли был фанатик. Человек, который родился не вовремя и не к месту, и страдал от этого, и причинял страдания другим. Он так и не добился того, чего хотел от жизни, а чего он хотел, он сам не знал. Когда он приехал домой, на ферму Бентли, все там скоро стали его побаиваться, да и жена, которой быть бы такой же близкой ему, как мать, тоже его боялась. К концу второй недели после его приезда старик Том Бентли отдал хозяйство целиком в его руки и стушевался. Стушевались все. Несмотря на молодой возраст и неопытность, Джесси отлично умел подчинять себе души ближних. Он столько страсти вкладывал во все свои дела и речи, что его никто не понимал. Он заставил всех на ферме работать так, как они отродясь не работали, но не было в этой работе веселья. Если дела шли удачно — удачно шли они для Джесси, а вовсе не для подчиненных. Подобно другим сильным людям, которых во множестве породила Америка в этот позднейший период, Джесси был сильным лишь наполовину. Он умел властвовать над другими, но не умел властвовать собой. Вести хозяйство так, как никогда еще не вели, ему было легко. Приехав домой из школы в Кливленде, Джесси отгородился от всех домочадцев и начал строить планы. Он думал о хозяйстве день и ночь, и это принесло ему успех. Другие фермеры слишком много работали и слишком уставали, чтобы думать, а для Джесси думать о ферме и беспрестанно строить планы успешного хозяйствования было даже отдыхом. И отчасти утоляло что-то в его страстной душе. Сразу после приезда он распорядился пристроить к старому дому крыло, и в его большой комнате с западной стороны одни окна смотрели на гумно, а другие на поля. У окна он садился думать. Час за часом и день за днем просиживал он, глядя на земли, и обдумывал, какое место он теперь займет в жизни. Страстный огонь в его душе разгорался, и взгляд его становился жестким. Он хотел, чтобы ферма давала столько, сколько не давала до сих пор ни одна ферма в штате, а потом хотел чего-то еще. Вот от этой неопределимой жажды и блуждали его глаза, а сам он перед людьми молчал все больше и больше. Он много бы дал, чтобы обрести покой, и жил в страхе, что покоя-то как раз ему не найти.

Тело Джесси Бентли было полно жизни. В этом маленьком человеке собралась сила многих поколений могучих предков. Необычайно живым он был и в раннем детстве, на ферме, и подростком в школе. В школе он учился и думал о Боге и о Библии всеми силами ума и сердца. С годами, повзрослев и лучше узнав людей, он стал считать себя человеком необыкновенным, выделенным между людьми. Ему ужасно хотелось сделать свою жизнь чем-то очень значительным, и, оглядываясь вокруг и видя, что люди живут, как быдло, он думал, что никогда бы не согласился превратиться в такое же быдло. Поглощенный собой и собственным предназначением, Джесси, как слепец, не замечал того, что его молодая жена выполняла работу сильной женщины даже тогда, когда была на сносях, что в служении ему она себя губила, — но при этом он не был жесток намеренно. Когда старый, искореженный трудом отец отдал ему во владение ферму и, как бы успокоившись, заполз в угол ждать смерти, он только пожал плечами и выбросил старика из головы.

Сидел Джесси у окна, глядел на земли, которые достались ему в наследство, и думал о своих делах. Он слышал, как в конюшне топчутся его лошади, как возится в хлеву его рогатый скот. Видел за полем, как пасется на зеленых холмах другое стадо. Голоса людей — людей, которые работали на него, — доносились до него через окно. Из доильни слышалось ровное плюх-плюх маслобойки, у которой орудовала придурковатая девушка Элиза Стафтон.

Мысленно Джесси уходил к людям ветхозаветных дней, тоже владевшим землей и стадами. Он вспоминал, как Бог спускался с неба и говорил с этими людьми, и ему хотелось, чтобы Бог его тоже заметил и говорил с ним. Им овладевало лихорадочное, мальчишеское нетерпение: каким-нибудь способом достигнуть в своей жизни такого же ореола значительности, какой окружал тех людей. Будучи человеком богомольным, он вслух говорил на эту тему с Богом, и звук собственных слов питал и подогревал его нетерпение.