— Достаточно много. А что?
— Больше нет муравейников?
— Пока не замечено. Но это ничего не значит, ведь наш вулкан орбитальная камера тоже не зафиксировала, — Войчек растерянно покачал головой:
— Ужас…
Розовский промолчал.
— Олег Иванович, — бесцветным тоном позвал капитан. — Я сейчас ухожу. Прошу вас до моего выздоровления никому не пересказывать наш разговор. И вас, Андрей, прошу о том же самом. Нам нечего пока сообщить Земле. Можете это расценивать как приказ.
Христо вернулся в санчасть и весь вечер пролежал на койке с каменным лицом, изучая потолок.
А утром на корабле обнаружились сразу три пропажи.
Из транспортного шлюза исчез вездеход.
Со стола в рабочем кабинете доктора Анны испарилось все оставленное без присмотра обезболивающее.
С больничной койки в медотсеке пропал пациент Ведов.
Обнаружить вездеход не удалось: маяки вымерли. В середине дня Христо вышел на связь сам. Был краток:
— Я в порядке. Вернусь к вечеру. Поисковую группу не отправлять. Без крайней необходимости не беспокоить. Это — приказ. Конец связи.
…Муравейник жил. Зараза — земная или марсианская — его, похоже, не коснулась: ползающие вокруг постройки слизни не производили впечатления больных, и уж тем более — мертвых.
Христо оставил вездеход у «моста», выключил фары и пошел вперед давешним маршрутом. Оказавшись на гребне — на границе кратера, в котором обитал живой вулкан — совершил нечто совершенно иррациональное: врубил дальний свет, убедился, что телефон выключен и обратился к ползущим в его сторону «слизням» с речью:
«Я — командир муравейника, прилетевшего извне. Опустился на планету случайно, бродил здесь всего один день и за этот день нанес непоправимый вред. Застрелил нескольких ваших сородичей. Чуть не уничтожил вас всех. Один из ваших спас мне жизнь — его я тоже убил и расчленил тело.
Вы имеете право поступить со мной, как считаете нужным. Решайте».
Маловероятно, что «слизни» поняли хоть слово из вышесказанного. Они в свою очередь недоумевали, почему пришедший к ним ведет себя как глухонемой.
Одному богу ведомо, зачем Христо задвинул эту с речь, недоступную для аудитории. Впоследствии некоторые биографы сделают предположение, что капитан уже тогда был безумен. Их оппоненты скажут: нет, ничего подобного, Христо Ведов сошел с ума несколько позже, а в тот раз он говорил для самого себя, пытаясь таким образом успокоить свою гипертрофированную совесть.
(Соавтор попросил добавить: очко он успокаивал, а не совесть. Версия, конечно, вульгарная, но — добавляю. Объективность превыше всего.)
…Совесть Христо Ведова — это отдельный пунктик летописцев. Некоторые сравнивали ее со злокачественной опухолью. Так же, как и опухоль, вышеуказанная особенность души «безумного капитана» являлась болезненным перерождением здорового, по сути, органа; точно так же она была не совместима с жизнью (с нормальной жизнью, по крайней мере); точно также она увеличивалась с годами, пока весь Христо Ведов не превратился в один непомерно разросшийся метастаз…
Но бог с ней, с совестью, вернемся к теме. На счет монолога есть и другое, почти противоположное мнение. Оно исходит от скептиков, окончательно потерявших веру в чистоту человеческих помыслов. Якобы Христо ни на минуту не забывал, что его контакт с Чужими фиксирует записывающее устройство скафандра, и заранее подготовил речь, которая войдет в историю даже в случае гибели самого капитана.
Скептикам возражают пессимисты. Друзья! — говорят пессимисты, — Не забывайте: не судят
А наиболее эмоциональные адепты культа капитана Христо добавляют: да, да, да, и не забывайте — ПОБЕДИТЕЛЕЙ НЕ СУДЯТ!!!
Существует и еще одна, позитивная точка зрения на вышеуказанный монолог: ответ нужно искать не в слабостях Христо Ведова, а, наоборот, в его сильных, сверхчеловеческих задатках. Якобы в те минуты капитан выступил как гениальный интуист и провидец, и предвосхитил своим выступлением имевшие место позднее телепатические контакты между отдельными наиболее сенситивно одаренными землянами и отдельными не менее сенситивно одаренными циклопами. О подобных телепатических контактах часто пишут газеты.
Правда, это желтые газеты.
Как и обещал, Христо вернулся на корабль к вечеру, совершенно разбитый, и созвал расширенный командирский совет.