Уарда

Неферт медленно склонила голову, обвила руками шею царевны и, как ребенок, долго плакала у нее на груди. Потом, взяв себя в руки, она с мольбой обратилась к Бент-Анат:

– Возьми меня к себе, научи меня быть полезной людям.

– Я ведь знала, что тебе нужна лишь твердая рука, чтобы руководить тобой, – улыбнулась Бент-Анат. – Верь мне, скоро ты сможешь сочетать в своей душе тоску с чувством удовлетворения. Ну, а теперь ступай домой к матери, потому что уже поздно, и будь с ней поласковей – этого требуют боги! А завтра я навещу вас и попрошу Катути отпустить тебя ко мне, на место моей умершей помощницы. Послезавтра ты переберешься сюда, во дворец, поселишься в комнатах покойной и начнешь, как и она, помогать мне в моей работе. Да будет благословен этот час!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Пока две молодые женщины вели во дворце этот разговор, на другом берегу Нила, в некрополе, врач Небсехт, раздираемый сомнениями, сидел возле хижины, поджидая парасхита.

Он то дрожал от страха за него, то, совсем позабыв об опасностях, подстерегавших старика на каждом шагу, мечтал о скором исполнении своего желания, о чудесных открытиях, к которым несомненно приведут его исследования человеческого сердца.

Порой он мысленно углублялся в самые дебри науки, но никак не мог сосредоточиться – то мешало беспокойство за парасхита, то мысли о том, что Уарда совсем близко от него, назойливо закрадывались в его душу.

Целые часы проводил он с ней наедине, потому что ее отец и бабка не могли больше сидеть дома – им нужно было заниматься своим ремеслом. Отец, как мы уже знаем, должен был сопровождать военнопленных в Ермонт, а старуха, с тех пор как ее внучка подросла и могла сама управиться с их скромным хозяйством, поступила в плакальщицы. Эти женщины, распустив волосы, измазав себе лоб и грудь нильским илом, сопровождали покойников в некрополь, оглашая воздух стенаниями и жалобными воплями.

Когда солнце стало клониться к горизонту, Уарда все еще лежала под навесом перед хижиной. Она была бледна и казалась утомленной. Ее пышные волосы снова рассыпались и спутались с соломенной подстилкой. Но стоило Небсехту подойти к ней, как она отворачивалась.

Но вот солнце спряталось за горы. Небсехт снова склонился над Уардой.

– Становится прохладно, – ласково сказал он. – Не перенести ли тебя в хижину?

– Оставь меня! – с досадой отозвалась она. – Мне жарко. Отойди от меня подальше. Я уже здорова и могла бы сама перейти в дом, если бы захотела; погоди, скоро придут дед и бабушка.

Небсехт отошел в сторону, сел в нескольких шагах от Уарды на плетеную корзину для кур и, заикаясь, спросил:

– Может быть, мне отойти еще подальше?

– Как хочешь.

– Почему ты неласкова со мной? – грустно промолвил врач.

– Ты все время смотришь на меня, а я этого не люблю, – отвечала Уарда. – Кроме того, я очень беспокоюсь – дедушка сегодня утром был на себя не похож, говорил о смерти, о какой-то непомерной цене, которую требуют от него за мое выздоровление… Потом просил меня не забывать его… Он был такой странный… очень волновался… Почему его нет так долго? Ох, хоть бы он поскорее пришел!

И Уарда тихо заплакала. Панический страх за парасхита овладел Небсехтом, его стали мучить угрызения совести, ведь он потребовал целую человеческую жизнь в уплату за то, что сам лишь выполнил свой долг. Он хорошо знал законы, знал, что старика тут же заставят выпить чашу с ядом, если он будет пойман при попытке похитить человеческое сердце.

Стемнело. Уарда перестала плакать и спросила врача:

– А не пошел ли дедушка в город, чтобы занять там ту огромную сумму, которую ты или твой храм потребовали за ваши лекарства? Но ведь у нас есть золотой браслет царевны и еще половина добычи отца, а в сундуке лежит нетронутой плата, полученная бабушкой за два года работы плакальщицей. Неужели всего этого вам мало?

Вопрос девушки прозвучал зло, как упрек, но врач, у которого правдивость давно вошла в привычку, отмалчивался. Он ведь не мог сказать правды. За свою помощь он потребовал большего, чем золото и серебро. Теперь он вспомнил о предостережении Пентаура и, когда начали лаять шакалы, поспешно схватил приспособление для добывания огня [142] и зажег несколько заранее приготовленных кусков смолы. Разжигая огонь, он спрашивал себя: какая судьба постигнет Уарду без деда, бабки, без него самого? И фантастический план, вот уже много часов смутно рисовавшийся в его мозгу, начал приобретать теперь ясность и определенность. «Если старик не вернется, – думал Небсехт, – я попрошу колхитов, чтобы они приняли меня в свою касту [143], они вряд ли откажутся, зная ловкость моих рук и мои знания». Он решил, женившись на Уарде, жить с ней вдали от людей, целиком посвятив себя новому ремеслу, которое даст ему много материала для исследований. Его не интересовали ни удобства, ни удовольствия, ни даже высокое положение!