УАЗДАО или ДАО, выраженное руками

На улице ко мне, радостно улыбаясь, направилось Чудо. Молодой человек наружности столь идеальной, что я даже на секунду пожалел, что я не девочка — высокий спортивный голубоглазый блондин ростом меня на полголовы выше, прекрасно, хотя и немного строго для этой погоды одетый, с чертами лица совершенными до нелепости — ровно в меру мужественными, чтобы не быть смазливыми при идеальной правильности. Уверен, даже его прикус и зубная формула хранятся где-нибудь в палате мер и весов. Лицо его светилось таким позитивом и дружелюбием, что оставался только один вопрос: «Гербалайф или мормоны?»

Он подошёл ко мне широким пружинистым шагом, неся несколько наотлёт изящную кожаную папку-планшет с латунными уголками, и улыбнувшись во все 32 идеальных зуба, сказал бархатным баритоном: «Здравствуйте! Не хотите ли…»

— Нет! Не хочу! — хрипло отрёкся я, не вынося этого сияния запредельной доброжелательности в его голосе, и позорно сбежал, так и не узнав — мормоны или гербалайф? А может, всё-таки адвентисты? Или страхование жизни?

Так вот, потом я сидел в Макдональдсе, давился мерзостной пародией на кофе, ждал Старого и думал: а что, если это ангел, присланный на землю исполнять желания? Подходит и спрашивает заветное, готовый исполнить. А все только шарахаются, в ужасе размышляя — свидетели Иеговы или «Русский Стандарт»? Он и докладывает, обескураженный, наверх — мол, всё у людей ништяк, жизнь идеальна, никаких желаний нет вообще. Вот так живём в говне, взывая «Господи, доколе!», а по инстанции ему докладывают: «Всё ништяк, желаний не обнаружено!». Как-то неправильно это, а что поделаешь?

И вот, пока я предавался этим абстрактным размышлениям, впорхнула в макдак девушка. То есть там много всяких девушек входит и выходит, а некоторые вообще непрерывно тусуются, но это была не просто девушка, а Девушка. Знаете, из тех, при виде которых вдруг удивительно отчётливо понимаешь, что тебе за тридцать, что башка местами седая, что последние несколько кило твой фигуры определённо лишние… Ну, в общем, что не про тебя сия красота, и где мои двадцать лет. Я бы описал её внешность как-нибудь поэтически, но вкусы у всех разные, да и вообще, девушек словами описывать — только впечатление портить. Представьте себе самое прекрасное видение, на какое у вас хватит фантазии — этого будет достаточно.

Не подумайте чего — интерес к таким прекрасным видениям у меня чисто эстетический. Как бы ни были хороши юные девы, но очаровательная непосредственность тех, кому нет ещё двадцати, довольно быстро начинает утомлять тех, кому за тридцать. В общем, гораздо лучше любоваться ими издали, умиляясь на то, какое совершенство иной раз удаётся сотворить природе. А девушка присела за столик и смотрит на дверь — ждёт кого-то. Она сидит, вся такая неземная, я сижу, на неё любуюсь — в мире разлита гармония, даже кофе стал как будто не таким противным… И тут она дождалась. Вся такая в порыве, вострепетала, подалась навстречу, личико осветилось… У меня аж слезу чуть не вышибло — нельзя же так перегружать моё чувство прекрасного! И тут я увидел Его, избранника сей феи.

А фея сия дожидалась отнюдь не прекрасного эльфа, каковой был бы ей к лицу, а типического, я б сказал, гоблина. Быдловатый, не по-хорошему нахальный, одетый натуральным гопником, с одутловатым неприятным лицом, толстенький типчик небольшого росточка, нетрезвый, да ещё и с подбитым глазом. Смотрелся он рядом с ней, как дворовый кабыздох рядом с выставочной гончей. Мне немедля захотелось подбить ему второй глаз, но я, естественно, не стал этого делать — его и так природа наказала. Я сначала даже подумал, что я таки пристрастен. Ну, может быть он просто выглядит таким уродом, а на самом деле играет на саксофоне и пишет прекрасные стихи под Мандельштама. Или хотя бы эти стихи читает. Но нет — лексикон однозначно указывал на то, что читает он, в лучшем случае, газету «Спорт-Экспресс», и то по слогам. Типичный представитель gopnik vulgaris. И как-то поблекло очарование феи, ибо стало очевидным, что она — дура. Не в смысле скудости ума, а в том смысле, в каком бывают беспросветными дурами даже умнейшие женщины.

Не раз и не два в своей жизни я наблюдал, что лучшие из женщин — умные, прекрасные, утончённые и неземные, — выбирали себе в спутники жизни омерзительнейших типов. Настолько омерзительных, насколько были прекрасны сами. И мучились, и страдали, и находили в себе силы порвать с ними — для того, чтобы немедленно найти себе типчика ещё гаже. А безнадёжно влюблённых в них отличных мужиков — спортсменов, джентльменов, умников и красавцев, — они при этом лишь сочувственно гладят по голове и предлагают «остаться друзьями». И столь часто я видел это, что, пожалуй, сочту за правило жизни.