Убайдулла-наме

— победоносный монарх в благополучии и счастии сел на коня и направился в чахарбаг Ханабад, который являлся одним из сооружений сего государя, где и изволил расположиться. Он приказал вызвать к себе эмиров и сановников государства. Ответственные лица государства, /192а/ особенно Мухаммед Ма'сум аталык сарай, этот рассудительный эмир, знали о стремлении благородного высочайшего разума к увеличению почестей Туракули и притом в такой мере, что и высказать это невозможно, и о том, что прибытие государя в этот день в упомянутый чарбаг и вызов эмиров сделаны специально для награждения должностью верховного кушбеги Туракули бия. Поэтому, когда этот эмир, обладающий чудесным дыханьем Иисуса[307], войдя в собрание, опустился перед государем на колени, как челобитчик, и государь мира, смеясь и расточая по его адресу жемчуг слов, пожаловал Туракули бию упомянутую должность, немедленно со всех сторон раздались громкие возгласы: “поздравляем, поздравляем!” [Вновь произведенный в звание] верховного кушбеги расцвел, как роза, и направился в свой дом. А тот дом принадлежал покойному Миру, Бек Мухаммед бию парваначи; после его смерти, /192б/ несмотря на то, что у него был сын, в отношении его была проявлена странная прихоть государя. Ввиду того, что этот дом находился поблизости высокого арка, он был взят у наследника, которому взамен его был отдан дом Ходжи Дилавера сарайи и Ник Кадама повара. Там уже постелили красивые паласы на [обширной] террасе и на целую неделю и даже больше натаскали запасы кандалята[308], и бедняки, нуждавшиеся в куске ячменного хлеба, теперь пользовались сластями.

В тот же день, когда Туракули кушбеги удостоился получить упомянутое высокое звание, его величество подумал также и об Абдулле ходжи, во внимание к его прежним заслугам, и приказал прежде всего предоставить ему несколько должностей. На этом основании ответственное дело мирабства и [должность] кушбеги в Балхе с добавлением к этому управления Андхудом, — на что очень метил Али Са'ид диванбеги, — государь изволил пожаловать Абдулле кушбеги. Тот несчастный эмир волей-неволей совершил [за это] надлежащие чествования государя[309].

Стихи:

Если ты умен, то пренебреги общением с царями,

Дабы ты мог оказаться вне моря волн (всяких) несчастий.
В одну ночь после того, как ты был осыпан золотом подобно созвездию Девы,
/193а/ Ты, возвеличенный милостями, падаешь вниз головою.

Увы, людям нашего времени следует иметь в виду, что те, кои съели мозг души и поглотили свет очей Абдуллы ходжи, [потом] хвастались полнейшею обособленностью от него. Больше того, они [в свое время] давали понять [всем], что если он и в ад пойдет, то они, сопутствуя ему, не покинут его, [а потом] они так от него открещивались, что говорили, что они его никогда не видели. Первый [из них был] Ходжи Шаттах, т. е. тот жулик без роду без племени, что был воспитан Ходжи Дилавером диванбеги; [когда] он стал у эмира кушбеги распорядителем всего имущества, то молва о его бесстыдстве столь широко распространилась, что он стал хорошо известен и в городе и в степи. Ослабление благополучия кушбеги единственно заключалось в том, что помрачение того Ходжи Шаттаха оставило след на репутации кушбеги, и последний признал недопустимою его службу [при себе]. [Вообще] правитель-кушбеги видел ли от кого-либо из людей то, что он испытал от этого презренного человека?

Стихи:

Люди не следуют образу жизни своих отцов,

/193б/ Но все идут в ногу с [своим] временем.
Друзья — у тех, кого приласкала судьба,
А враги у тех, кого она низвергла.

Таков обычай вероломного рока и *потому возьмите это в назидание себе, одаренные зоркостью ума[310].

Стихи:

Эта фальшь друзей, которую ты видишь,

[Не напоминает ли тебе] мух, кружащихся подле сладкого?
Пока существует [у тебя для них] стол, они кушают
И, как пчелы, жужжат перед тобою.
Но наступает время, когда [твое] благополучие разрушается
[И твой] кошелек становится [пуст], как корпус рабаба[311];
Друзья перестают общаться [с тобою] и утешать [тебя],
И дружбы нет и в помине.