Убаюкать нож

Я не знаю, что чувствовали другие на моем месте, мне некого спросить. Я ощутил покой и свободу. Я оказался словно бы на чердаке большого дома, и весь шум обычной жизни, наполнявшей его – страх, смех, любовь, – остался там, внизу, и лишь негромкие отголоски его доносились через неплотно прикрытую дверь. Я сидел в пулеметном гнезде, и я видел, что в зале совсем немного людей, на самом-то деле. По залу метались блеклые серые тени, сбивая друг друга, и лишь человек десять было таких же, как я. Почти таких же. Их бивни были короче и светлее – а я чувствовал теплоту крови, поднимающуюся по моим, и знал, что они красные – красные навсегда. Несмотря на размер, бивни не мешали обзору. Между ними находился ствол пулемета, ребристый и толстый, и он был мной, и я был им.

Из зала я выбрался быстро, расшвыряв бивнями и растоптав самых медлительных и неуклюжих. Я помню, что взял одежду и документы с какого-то тела в коридоре, и я знал, что мне нужны именно эти документы и именно эта одежда. Я набросил поношенную хламиду поверх своего комбинезона. А потом мне наконец пришлось стрелять. Ствол закрутился. Кровь Вечности поднималась по полым бивням, воткнутым в ее мягкое брюхо, перекачивалась в ствол пулемета, и я щедро орошал ею всех, кто подворачивался мне под руку. Но вечность нужна немногим, а еще меньшее количество живущих ныне в силах выдержать ее вкус.

Я точно знал, куда иду, и вскоре я оказался в коридорах, где тусклых теней было меньше, и двигались они медленнее и упорядоченнее. Пришло время покинуть чердак, оставить пулемет, все еще нервно подрагивающий, и вернуться в теплый дом привычной реальности. Что я и сделал с некоторым сожалением. Я уже понимал, что, если я задержусь здесь, мне будет некуда возвращаться.