Я наблюдал за Барановым. Поначалу он расслабленно и некоторым с любопытством поглядывал на нас, что это за кренделя явились, которые на него внимания не обращают, а ведут свои странные разговоры. Однако при слове «семь» он что-то заподозрил, а услышав слово «хоста» весь обратился во внимание.
А Джексон продолжал:
— А старик дальше вещает: дескать, ты эту хосту без страха из земли выдёргивай, а дальше в лунке поковыряй маленько лопатой, и откроются тебе сокровища несметные. И будет среди них много всякого золота, но самое главное — окажется там цацка затейливая, которая тебе прямо на душегубца укажет, несчастную учительницу замочившего.
Баранов весь обратился в слух, и видно было, что он всё норовит стул поближе к нам придвинуть, забыв про невозможность такого действия.
— А дальше старик говорит: сделаю я тебе ещё один подарок. Того душегубца тебе и ловить не придётся, ибо сидит он уже в казённом доме под видом глупого баклана и будет сидеть там, пока не расстреляют. Да, говорит ещё старик, я тебе и имя его назову — это…
Джексон резко развернулся к доставленному:
— … Дмитрий Баранов!
В этом месте он возвысил голос и грохнул кулаком по столу.
— Чего вылупился? Нравится тебе моя сказка?
Такой смены декораций Баранов явно не ожидал, и стало похоже, что весь его настрой относительно линии собственного поведения на допросе накрылся медным тазом. От намёков на достоинство не осталось и следа. То, что он услышал, несомненно означало: этот страшный мужик знает всё и даже больше. И Баранов, с трудом овладевая пляшущими в каком-то диком танце губами, прошепелявил:
— Эт-т-то чудовишч-ч-ная ош-шибка!
На большее у него не хватило сил. Не каждый день из банального хулигана в один момент превращаешься в убийцу. А Джексон нагнетал:
— Не бзди, Димон! Ты кто был — баклан позорный! А теперь — уважаемый человек, двоих замочил. Баба-то та беременная была. А за двойную мокруху в нашем государстве — смертная казнь. Всё, как положено! Будешь сидеть, как кум королю!
Тут Джексон сделал страшные глаза:
— Ой, про кума-то у меня зря вырвалось. Ну, по-другому скажу: в уважении и почёте сидеть будешь, пока лоб зелёнкой не намажут.
Митрофанов участливо взглянул на Баранова:
— Я тебе вот что скажу. Будь мужиком, веди себя достойно. Никаких показаний нам не давай. Так сегодня и напишем: от дачи показаний отказался. Лады? Сокровища твои мы нашли, сам уже, небось, понял? И причину рывка знаем: следы заметать бегал. Так что нам от тебя ничего и не надо. Быстренько дело закончим, улики налицо. Завтра к тебе прокурор придёт, следователь то есть. Так ты ему так же — отказываюсь, мол, от показаний. Имею право — не свидетель какой-нибудь, а убивец. И в камере тебе респект и уважуха будет.
Про «респект и уважуху» — это Джексон у меня научился. Когда я его успел научить, уже и не помню. Но Женьке понравилось. Он повернулся ко мне:
— Алексей Николаевич, оформите, пожалуйста, отказ от дачи показаний, чтобы всё было, как положено. Да и пойдём уже. И так всё ясно.
Я достал лист бумаги и начал заполнять «шапку» объяснения: я, инспектор уголовного розыска… Дальше писать ничего не стал, понимая, что не для того заводилась вся эта комедия. Баранов, видя мои действия и не соображая, как словами можно выразить своё несогласие с происходящим, попробовал этот листок у меня вытащить из-под руки. Того было и надо. Митрофанов тут же вернул себе инициативу:
— Что, Димон, не согласен? Имеешь важную информацию? Хочешь чистосердечно раскаяться? Что ж, добро! В Советском Союзе не только суд, как говорил один знаменитый персонаж, но и милиция — самая гуманная в мире. Будешь вести себя правильно — зачтётся. Расскажешь?
— Расскажу, — глухо сказал Баранов, и из него полилось.
Из путанного монолога Баранова, которому и попить, и покурить дали, чтобы успокоился, получилось следующее.
Недели две назад, незадолго до своей неудачной хулиганки он познакомился у пивной палатки с одним «кентом». Попили пивка, он предложил продолжить. Взяли, что надо, платил «кент» и, и видно было, что он при деньгах.
Тут вмешался Джексон:
— Димон, а что ты всё «кент» да «кент»? Имя у твоего «кента» есть? Так и говори — Анатолий. Или Толян, как ты там его звал?
Это был блеф, но очень удачный. Баранов взглянул на Джексона с испугом, и в глазах его читалось: ну, раз вы и это знаете… Я бы не удивился, если у Баранова проскочила и другая мысль: а может Анатолий тоже задержан и кормит клопов в соседней камере?
Дальше рассказ Баранова выглядел так. Пошли на бережок. А что, погода тёплая. Самое то. Тут он на бережку и сказал, что вода — это вроде как его стихия. Баранов спросил, моряк, что ли? Он ответил, что, мол, типа того. Мужик суровый, пьёт много, но не пьянеет. Потом ещё пару раз встречались. И вот на третьей, пожалуй, встрече, сказал он, что ему переночевать негде, так получилось, баба из дома выгнала. Какого числа дело было, Баранов не запомнил, пил тогда много, но где-то в первых числах сентября.