Убей меня нежно

— В полиции ко мне отнеслись довольно сочувственно. На теле еще оставались синяки. Еще он... он проделывал со мной всякое, было заключение врача. Но суд прошел ужасно.

— Что случилось?

— Я дала показания, а потом поняла, что судят меня. Адвокат спрашивал о моем прошлом... в смысле о моих прошлых половых связях. Со сколькими мужчинами я переспала. Потом заставил меня рассказать все, что произошло на вечеринке. Как я поссорилась со своим парнем, что на мне было надето, сколько я выпила, как я первая его поцеловала, как заигрывала с ним. Он — Адам — сидел на скамье подсудимых с серьезным и печальным видом. Судья прекратил процесс. Мне хотелось провалиться сквозь землю... все вокруг показалось грязным. Вся моя жизнь. Я никого никогда не ненавидела так сильно, как его. — Она помолчала. — Вы мне верите?

— Вы были очень откровенны, — сказала я. Ей хотелось от меня чего-то большего. Ее лицо было по-девичьи полным, и она смотрела на меня с напряженным выражением мольбы. Я почувствовала к ней жалость, к себе тоже. Она подняла ребенка и уткнулась лицом в мягкий изгиб его шеи. Я встала. — И еще вы были смелой, — выдавила я из себя.

Она подняла голову и посмотрела на меня.

— Вы что-нибудь с этим сделаете?

— Здесь проблемы с законом. — Меньше всего мне хотелось обнадеживать ее.

— Да, — кивнула она безнадежно. Казалось, она мало чего ждет. — Что бы вы сделали, Сильвия? Скажите.

Я заставила себя посмотреть ей в глаза. Было такое ощущение, что я смотрю не с той стороны подзорной трубы. На меня опять нахлынуло чувство двойного предательства.

— Я не знаю, что бы я сделала, — сказала я. Потом мне в голову пришла мысль: — Вы не выбираетесь в Лондон?

Она озадаченно нахмурилась.

— С ним? — она показала глазами на ребенка. — И зачем мне это?

Она казалась вполне естественной; да и телефонные звонки с письмами, казалось, прекратились.

Младенец заплакал, и она подняла сына так, что его головка уткнулась ей в подбородок. Он лежал у нее на груди, раскинув руки, словно крошечный альпинист, прижавшийся к поверхности скалы. Я улыбнулась ей.

— У вас прекрасный мальчик, — сказала я. — Вы хорошо потрудились.

Ее лицо расплылось в ответной улыбке.

— Да, потрудилась, разве нет?

Глава 22

— Что вы сделали?

До того момента я считала, что выражение об отвалившейся челюсти всего лишь метафора или преувеличение, но тут никаких сомнений быть не могло: у Джоанны Нобл просто отвалилась челюсть.

Возвращаясь на поезде, и без того шокированная и расстроенная, я ощутила приступ настоящей паники, когда до меня впервые дошло, что в действительности я натворила. Я представила себе Мишель, которая звонит в «Партисипант», спрашивает Сильвию Бушнелл, чтобы пожаловаться или что-нибудь добавить к своему рассказу, узнает, что там никого с таким именем нет, и тогда связывается с Джоанной. Едва ли потребуется много времени и усилий, чтобы выйти на меня. Что подумает Мишель по поводу того, что проделали в отношении ее? Другой не совсем абстрактный вопрос — что случится со мной. Если даже напрямую не нарушен никакой закон, я представила, как объясняю Адаму, что натворила.

Я урегулировала вопрос, насколько это было возможно, немедленно. По дороге домой позвонила из автомата Джоанне Нобл и ко времени завтрака на следующий день была у нее в квартире.

Я посмотрела Джоанне в лицо.

— Пепел нужно стряхнуть, — сказала я.

— Что? — переспросила она, все еще пребывая в оцепенении.

Я нашла на столе блюдце и подставила его под покачивающийся цилиндрик пепла на кончике сигареты, которую она держала в правой руке. Я сама тронула пальцем сигарету, и пепел осыпался в блюдце. Я приготовилась излагать дополнительные детали к голым фактам своей исповеди. Все должно было быть изложено максимально ясно.

— Мне очень стыдно, Джоанна. Позвольте мне рассказать, что именно я натворила, а потом вы скажете, что думаете обо мне. Я позвонила Мишель Стоу, назвалась вашей коллегой по работе в газете. Я поехала к ней, поговорила, и она рассказала, что произошло между ней и Адамом. Я не могла заставить себя отказаться от желания выяснить это, а другого способа придумать не смогла. Но это было ошибкой. Я чувствую себя ужасно.

Джоанна воткнула сигарету в блюдце и подожгла другую. Она провела ладонью по своим волосам. Журналистка была по-прежнему в халате.

— Что, черт побери, вы делаете?

— Расследую.

— Она думала, что говорит с репортером. Думала, что делает смелое заявление от имени жертв насилия, а вместо этого удовлетворила ваше любопытство по поводу того, что ваш муженек, — последнее слово Джоанна произнесла с горьким презрением, — выкидывал со своим петушком до того, как вы поженились.

— Я не пытаюсь оправдываться.

Джоанна сделала глубокую затяжку.

— Вы назвались вымышленным именем?

— Я сказала, что меня зовут Сильвия Бушнелл.