Убей меня нежно

Воспоминания захлестнули меня с головой, стоило шагнуть в темную обволакивающую прохладу каменного свода, в тишине которой все так же негромко раздавался робкий звон капель воды, упрямо прокладывающих свой путь сквозь твердый камень.

Я медленно опустилась на холодный пол, устало закрыв глаза и позволяя себе дать волю чувствам, что терзали меня все это время. Пронзительная тоска и острая грусть резко пронзили сердце, в полной мере позволяя осознать, насколько же я устала.

Бесконечно устала от уже привычного чувства обреченности, ставшего моим постоянным спутником, устала от неизвестности, сжимающей сердце железными когтями, устала всегда чувствовать свою вину за все, происходящее вокруг.

Сколько еще испытаний предстоит мне, через сколько боли я должна пройти, чтобы, в конце концов, обрести даже не счастье, нет — хотя бы призрачную надежду на то, что в конце пути я все-таки смогу отыскать тот тихий уголок, мое прибежище, где смогу спрятаться от всего мира?

Грустные мысли, наводнившие сознание и повторяющиеся и днем и ночью, вконец обессилили меня, оставив взамен безграничную усталость и безразличие.

И именно благодаря глухому равнодушию, притупившему все остальные чувства, я не умерла в ту же самую минуту, когда услышала едва различимые звуки вкрадчивых шагов, приближавшихся с каждой секундой. Кто бы это ни шел, он определенно знал, что под покровом густых веток скрывается вход, и был полон решительности войти сюда.

Разом позабыв, как нужно дышать, я до крови сжала пальцы в кулак, боясь позволить себе хотя бы на минуту поверить в невозможное…

Глава тридцать первая

Я замерла от томительного ожидания, мгновенно наполнившего растерзанную душу надеждой, но не решаясь повернуться к светлому пятну входа в пещеру.

Осознание того, что, несмотря на все сказанные слова, Аларис все же последовал за мной, наполнило сердце сладким предчувствием. Еще не обернувшись, я уже твердо знала, что снова повторить те беспощадные слова у меня уже не хватит сил, да и я просто не могла, не имела права это сделать. Судьба в очередной раз дала мне возможность убедиться, что жить без Алариса я не умею.

И теперь все зависело только от его желания, одно его слово — и я буду с ним безо всяких условий, неважно, наложницей или простой служанкой. Все это больше не имело никакого значения.

Я позволила себе криво усмехнуться: через сколько испытаний пришлось пройти, чтобы, наконец, понять и принять эту простую истину.

Легкое эхо вкрадчивых шагов заглушило журчание ручейка, и только тогда я медленно обернулась, стремясь целиком и полностью охватить жадным взглядом до боли знакомый образ. Он остановился в нескольких шагах; усталый взгляд быстро прошелся по моей фигуре, словно стремясь убедиться, что со мной не успело ничего приключиться.

Повисло неловкое молчание, в котором разом позабылись все наспех заготовленные слова; я просто смотрела на него, в полной мере осознавая, что натворила. Глупо было даже пытаться думать, что когда-нибудь я смогу вспоминать о нем без чувства глухой тоски и боли, разрывающей сердце на части.

На напряженном суровом лице, которое я смогла бы узнать из тысячи других даже на ощупь, не было и тени улыбки. Только одно безграничное всепоглощающее спокойствие, порой переходящее в обреченность.

Я жадно вглядывалась в родное лицо, отчаянно боясь того, что могу увидеть в усталых глазах, и, одновременно, понимая, что, даже если бы от этого зависела моя собственная жизнь, не смогла бы сейчас отвести взгляд. Не смогла бы заглушить робкий росток надежды, отчаянно пробивающийся сквозь сонмы горьких мыслей и сомнений, тяжким грузом гнетущих душу.

И внезапно, не в силах дольше выдерживать это тягостное молчание, я мысленно взмолилась: «пожалуйста, скажи, скажи мне, что все еще любишь, что не поверил тем невозможным словам, сказанным в минуту слепого отчаяния, потому что еще секунда — и я не выдержу, взорвусь от томительного ожидания, разлечусь на мелкие осколки».

И словно прочитав мои мысли, Аларис негромко произнес, заполняя пустую тишину между нами тихим шелестом слов:

— Я не могу без тебя, — он криво усмехнулся; и только теперь стало заметно, скольких усилий ему стоило это признание: — Я знаю, что любовь к тебе стала моей самой большой ошибкой, но я не могу с этим ничего поделать. Пусть ты твердишь, что больше не любишь, пусть одно мое присутствие заставляет тебя морщиться от отвращения, мне все равно. Ты та, кто однажды все-таки смогла заставить поверить в свою любовь, и теперь настала моя очередь доказать тебе свою. И в этот раз я не отступлю.

Как странно это прозвучало: словно он услышал часть моих мыслей, но остальная прошла мимо.

Он все-таки поверил.

И где-нибудь в другой жизни я, быть может, могла бы гордиться своим умением лгать, если бы не отголосок глубокой боли, что далеким эхом прозвучал в его словах.