Убей меня своей любовью

Значит, девчонка убежала в город, в деревне оставила мать Олесю, эта Олеся от чего-то скончалась… Вот со смертью этой Олеси ничего не ясно. Дуся и вовсе бы решил, что дамочка просто сбежала от оборзевшего супруга, да и живет себе с кем-нибудь тихой, спокойной жизнью, но вот записка… Там же определенно говорится, что мертвая Олеся не станет молчать, и Милочка написала об этом, так сказать, предупредила… Стоп!.. Зачем? Зачем Милочка сама себе писала какие-то там записки? А может… может, это не она писала, а ей написали? Значит, ей написали, она от кого-то ее получила… Нет, даже не так – ей передали записку, а потом ее же и убили, ну чтобы два раза не возвращаться… И все это творилось в доме у Дуси! И никто даже не заметил, что у них под носом творится! Ходит по квартире черт-те кто, девчонок убивает, а хозяева ни ухом ни рылом…

– Мущщина! Эй, мущщина, ты что – окаменел весь? – долбила Дусю по темечку надоевшая Надька с заднего сиденья. – Тебя как зовут-то? А то едем-едем, а познакомиться и не додумались! Как зовут тебя?

Дуся от злости даже зашипел. И когда же они отделаются от этой милой непосредственности? Хоть бы скорее сбагрить ее.

– Зовут Зовуткин, величают – Уткин! – раздраженно процедил он маманину поговорку, уворачиваясь от дотошной девичьей руки.

– Так я чо грю-то, товарищ Зовуткин, – осенило Наденьку. – Вдруг Люськи-то, сеструхи моей, дома не окажется? Давай я лучше у тебя пока остановлюсь, а? Мне мамка, промежду прочим, так и сказала – ты, грит, сразу-то к Люське с банками не прись, к мужику прилепись, авось он тебя хоть с молоком возьмет. Так я и грю – давай к тебе!

– Шиш! – Дуся подскочил. – Ты куда ехала? К сестре? Вот и не меняй курса! Ишь, какие вы сейчас молодые все непостоянные! Надо быть скромнее! Вести себя понезаметнее, что ли… Где твоя девичья робость, я интересуюсь?

– Да на фига ж она мне сдалася?! – взорвалась Надька. – У нас вон все девчонки в город перебрались! Даже сеструха моя! Вы Люську мою видали?! Рожей – вся в колхозного борова! А в городе устроилась! А я с этой робостью до старости из деревни не вылезу! Вези к себе!

Дуся понял, что если он задержится в такси хотя бы еще минут на десять, то из салона выйдет уже женатым человеком – Наденька насела всерьез.

– Молодой человек! – тихонько обратился он к таксисту. – Высадите меня здесь. Сколько я вам должен?

С самым милым выражением лица парень назвал совершенно астрономическую сумму, но Евдоким скупиться не стал, и пока гневная Наденька стремительно выгружала банки, пытаясь прочно прилепиться к городскому жителю, он уже несся к автобусной остановке, бодро петляя между дворами.

Дома пахло пирогами и тефтелями. У Дуси сразу же заурчало в животе, он прямо в верхней одежде ворвался на кухню и ухватил мясной шарик со сковороды.

– Евдоки-и-им, – раздался за спиной осуждающий голос. – А руки?

– Да на кой вам всем мои руки сдались? – с полным ртом огрызнулся проголодавшийся Дуся. – Я ж их не кусаю, не жую, не облизываю!

Девушка, видимо, обиделась, потому что фыркнула и подалась в комнату смотреть телевизор. И даже не спросила, где Дуся пропадал столько времени. Но он решил все рассказать сам. Вот сейчас он только поест… нет, сначала помоет руки… да нет же! Сначала разденется, снимет куртку…

А Инга вовсе и не сердилась. Пока Евдоким звучно плескался в ванной, она шустро накрыла на стол и уже поджидала его с приветливой улыбкой на лице.

– Пока тебя не было, тебя завалили эсэмэсками, – сообщила она, когда тот уселся. – Все пишут и пишут, телефон дилинькает и дилинькает. А почему ты его никогда с собой не берешь? Или ты не знаешь, но его можно везде с собой носить, очень удобно и даже модно. Сейчас все носят.

Да знает он, что можно носить! Он ведь только потому и купил, что все носят. Еще и выбрал себе самый навороченный. И даже носил его всегда поверх куртки, на таком шнурочке красивом – блестящем! И вот этот телефон у него сперли в первый же день, только шнурочек и остался. Пришлось купить себе новый, а к нему замечательную такую маленькую кожаную сумочку, которая к ремню крепится. Но вот только на работу он не ходил – сидел с Машенькой в декрете, а дома на спортивные штаны сумочку цеплять не хотелось – штаны немедленно сползали, пришлось устроить телефон в серванте. А поскольку Дусе никто не звонил и самому ему никуда срочно телефонировать не приходилось, то всякий раз, выходя из дома, он его благополучно забывал. А вот теперь – поди ж ты! Кто-то письма строчит!

Дуся с важным видом поднялся из-за стола и взял телефон.

«Завалили» его всего одним посланием. Писал, конечно же, Яков Глебович. «Дуся! Мать твою!.. Собирай деньги! Скоро собираются выписывать!» – нежно напоминал о себе отчим, и Евдоким недоуменно перекривился – чего собирать-то, пошел в банк да снял сколько нужно…

– Кто тебя? – интересовалась из кухни Инга.

– Да это… с работы пишут, – врал Дуся, придавая своей особе некоторую значительность. – Просили приехать на эту… на конференцию, хотят, чтобы доклад сделал… о правильном воспитании Машеньки. Да я откажусь, наверное, некогда мне…