Убери руки, малышка

Наверно,  потому, что нас с ним вместе представить не могу. 

Не складывается.                                                                                                                         

Он – слишком красивый. Мужественный. Такой… Господи, при одном воспоминании, как смотрел он на меня тогда, возле горящего дома, сердце останавливается… 

А я… Обычная. Самая простая.                                                                                               

Я смотрю в красивое , немного хищное лицо его девушки и не понимаю ее неприязни ко мне. 

- Я вижу, как ты работаешь! Крутишься вокруг него… Момент ловишь? Да? Забудь. Ты ему нахрен не нужна, поняла? 

- Поняла.                                                                                                                                 

- Еще раз увижу, как ты возле палаты ошиваешься, пожалуюсь, и тебя уволят! Поняла?

- Поняла.                                                                                                                   

- Свободна.                                                                                                                           

- У меня еще перерыв.                                                                                                            

Демонстративно затягиваюсь своей дешевой сигаретой и выдуваю ей дым в лицо. Пошла ты!

Морщится и уходит.                                                                                                   

Смотрю, как она спускается с крыльца, как полы плаща бьют по голенищам высоких сапог. 

На эсэсовку похожа.                                                                                               

Из старых советских фильмов.                                                                                 

 

4.

- Слушай, давай в нормальную больницу, Петь. Ну сколько можно? Отец уже все понял давно. Простил. 

- Я не простил. Хватит об  этом, Лан.                                                                            

Я замираю возле приоткрытой двери в вип-палату. 

У нас обычная районная больница, вип – это значит один пациент в палате и  есть старый телевизор.

Здесь еще и туалет. В принципе, условия – царские. Куда она уговаривает его перевестись? Зачем?

- Не хватит! Здесь нет должного ухода, квалифицированного персонала! Здесь, воняет, наконец!

- Всего мне хватает. Иди ко мне. Я скучал. 

- Петь… Тебе же нельзя…                                                                                                          

- Что нельзя? Касаться тебя, да? Можно. И давно уже нужно. Иди ко мне…

Шорох, возня… Мои щеки пылают так,  что сейчас подожгут халат! Надо уйти! Надо! Потом приберусь…

- Нет, Петь… Нет…                                                                                                             

- Почему? Что не так?                                                                                                            

- Ну… Я думаю все же, что еще рано… И ты… Не поправился… Навредить себе…

- Да? А, может, все дело в моей обгоревшей роже?

- Нет, ну что ты! Петя, нет!

- А почему ты не смотришь на меня, а? Почему не целуешь? Не хочешь? Слишком страшный? 

- Петь…                                                                                                                     

- Пошла вон отсюда.                                                                                                                        

- Петя…                                                                                                                                   

- Вон!!!                                                                                                                                               

Господи, ему же нельзя кричать! У него – легкие! И горло! 

Не думая больше ни о чем, врываюсь в палату, смотрю требовательно и злобно на нее. И на него. 

- О, вот и твоя сиделочка!                                                                                                    

Лана, некрасиво скривив красивые губы, презрительно выплевывает слово за словом.

- Караулила под дверью, да? Ждала?                                                                                                           

Я молчу. И даже не смотрю на нее. Она – вне зоны моих интересов. 

Петр сидит на кровати, уткнувшись взглядом в ладони. Они целые, не обгоревшие. Не то, что у его коллеги, которому уже сделали несколько операций по пересадке кожи. У Петра пострадало только лицо и легкие. Потому что маску не надел. 

- Ну что, дождалась? Все, он весь твой! Я ему не нужна! А ты – попытай счастья! 

Голос Ланы дрожит. И рассыпается на мелкие острые иглы. Они под ногти впиваются. Древний метод пытки такой был. 

- Пока, Петенька. И знаешь, ты прав. Не могу я тебя целовать. Не могу. Прости. И встречаться, с тобой таким – тоже. Может, вот она – сможет. А я - нет. Я молодая, я жить хочу. А не возле тебя сидеть.

Прости, что так…                                                                                                                               

Она выходит.                                                                                                                         

А Петр даже не смотрит на нее. Словно и не замечает, что ушла. Сидит, разглядывает руки.

Лицо его, с шрамами, натянутой, словно на барабан, нежной нездорово-розовой кожей на местах обширных ожогов, похоже на маску. Без ресниц, бровей, губы в струпьях. 

Я вспоминаю, как заставляла его есть через трубочку кашу,  потому что рот нормально не открывался.

И жевать нельзя было. Как прятала от него зеркала. И врала, что все вполне хорошо. Хотя нет. Не врала. Потому что он как был красивым, так и остался. И сейчас он – красивый. 

Никакой огонь этого не сожжет. 

Я хочу подойти к нему, обнять. Сказать, что Лана – та еще сучка. И что не надо ее слушать! И что…

Но вместо этого начинаю прибираться. Гремлю ведром, и Петр , наконец, поднимает взгляд. 

- Пошла вон тоже.                                                                                                      

- Я работаю.                                                                                            

Его тон , его слова. Бьют. Так, как не каждый кулак долбанет. 

Но я привыкла. Я всегда поднимаюсь. 

- Пошла. Вон!!!                                                                                                                                         

- Я! Работаю!!!                                                                                                                                     

Несколько секунд смотрим друг на друга злобно. 

Он в бессильной ярости.                                                                                                                    

Я – в таком же бессильном отчаянии.                                                                                              

Фиг ты меня выгонишь отсюда, ясно тебе? Фиг. Ты. Меня. Выгонишь!

Он неожиданно усмехается, откидывается на подушку. Его усмешка словно режет лицо надвое. Как у каменного истукана. Только глаза живые. 

Горящие. Горячие.                                                                                                                            

- Наглая малышка.                                                                                                                       

Молчу.                                                                                                                                                      

- Ну что? А ты бы меня поцеловала? М? Такого?                                                                        

- Да.                                                                                                                                                              

Это я сказала? Вслух? Да? Вслух сказала? Ой… 

Видно, глаза выдают мой страх и отчаяние. Потому что он невесело усмехается. 

- Не ври. Кому я такой нужен? Франкенштейн… 

- Это неправда. Неправда!                                                                                                                     

- Неправда? – он повышает голос, глаза опять горят злобно и жестко. Так не похоже на того веселого улыбчивого парня, что успокаивал меня у останков моей прошлой жизни! – Неправда? Хорошо. 

Он опять оглядывает меня. Уже по-другому. Тягуче. С мягким и одновременно мучительно жгучим прищуром. 

Под этим взглядом я теряюсь. Вспыхиваю. Горю. По всему телу – словно всполохи. Его фантомные прикосновения. 

- Хорошо, - опять повторяет он, - посмотрим, как ты умеешь отвечать за свои слова, малышка. Дверь защелкни. 

 

5.

Переход от издевательского тона к приказному настолько неожиданный, что я не задумываюсь. Просто протягиваю руку и защелкиваю замок на двери. 

- Сюда иди.                                                                                                                       

Плеть. У него в руках. В его голосе. Щелк!