Убежище 3/9

Он выходит из лесной чащи, весело машет рукой и направляется к ней. Он тоже совсем молодой. Идет пружинистой быстрой походкой. Он был таким лет пятнадцать назад. На нем узкие синие джинсы, а сверху ничего нет.

Он останавливается в нескольких шагах от нее.

Она смотрит на его широкие плечи, на выпирающие по-детски ключицы… На загорелые руки с красивыми длинными пальцами — быстрыми, хитрыми, ловкими. Она смотрит ему в лицо, в хищные серые глаза. Смотрит на его смешной, с горбинкой, нос, который только кажется, что сломан, а на самом деле просто грузинский… Смотрит на ежик коротких темных волос и вспоминает, какие они жесткие на ощупь и как их неприятно гладить — будто гладишь щетку для обуви. Она смотрит, как он смотрит на нее.

Он говорит:

— Здравствуй, Мария.

И она отвечает:

— Здравствуй, Иосиф.

Они смотрят друг на друга без обиды, без злобы. Долго смотрят, но не подходят ближе. Не хотят прикоснуться.

— Я скучала по тебе, — ровным голосом произносит Мария.

— И я скучал по тебе, — отвечает Иосиф.

— Ну вот мы и встретились.

— Да. Вот и встретились.

Они улыбаются друг другу. Спокойно. Равнодушно.

— Ты знаешь, — говорит он, помолчав, — тогда, давно, я даже хотел вернуться.

— Зачем? — спрашивает она.

Ей это безразлично.

— Чтобы начать все сначала, — отвечает Иосиф.

— Я бы не согласилась.

— Я знаю. Нельзя давать второе начало тому, что уже однажды закончилось. Это все равно, что выкопать из земли…

— Перестань. Это просто скучно.

— Ты права. Это скучно.

Теперь он тоже смотрит на луну — разглядывает лунные континенты и океаны.

— Пора идти в Убежище, Иосиф.

— Пора, — говорит он.

И они уходят.

V. Поминки

Когда Мальчик открыл глаза, все уже собрались в Убежище Тридевятых. Все они были там — мама, и папа, и Спящая, Костяная, Лесной, Болотный, и все гномики, и все троллики, Трехголовый, Анчутка и другие Нечистые… И конечно же Тот Кто Рассказывает и Не Может Есть.

Они сидели за накрытым столом. В углу, у стены, неподвижно лежал Бессмертный. Руки его были скрещены на груди. Остекленевшие глаза смотрели вверх — на толстый железный трос и пустые красные кресла. Он выглядел удовлетворенным и не таким усталым, как обычно. Он был мертв.

— Ну, помянем Бессмертного, — трясущейся рукой Лесной поднял стопку с водкой; в другой руке он сжимал маринованный огурец.

— Помянем, — кивнул Иосиф и поднял свою стопку.

— Не чокаясь, — сказала Костяная.

Все выпили. Потом закусили. Тот Кто Рассказывает и не Может Есть завистливо покосился на салат-оливье в тарелке Марии.

— А теперь помолчим, — сказал Тот Кто рассказывает.

— В смысле минута молчания? — уточнил Лесной.

— Нет, — ответил Тот. — Просто не о чем больше говорить.

— И что же теперь будет? — спросил Мальчик.

— Ничего не будет, — сказал Тот. — Теперь я просто поем.

Все удивленно уставились на него.

— А вы думали, я сейчас устрою вам Страшный Суд? — усмехнулся Тот. — Нет никакого Суда. По крайней мере, я его не придумывал. Все, что придумал я, закончилось. Мне нечего больше рассказывать. Ничего больше нет. Никого нет.

— А мы? А как же мы? — запищали гномики.

— И вас тоже нет. И нас. Все кончилось. Поэтому, Маш, будь добра, положи мне, пожалуйста, салат.

— Но… как же Люси, — сказал Мальчик, — скажите, ее что, тоже нет?

— Не знаю, — неохотно ответил Тот. — Я не знаю. Это теперь не мое дело.

— Вы действительно не знаете? — снова спросил Мальчик.

— Давай уже на ты, а, Вань? Ты уже взрослый мальчик. Тем более, мы с тобой пьем вместе…

— Хорошо. Давайте… давай на ты. Ты действительно не знаешь?

— Ох, как же мне это все надоело… — процедил сквозь зубы Тот. — Дали бы вы мне спокойно поесть, а? Ну что-то знаю…

Тот Кто Рассказывает закрыл на секунду глаза и устало потер рукой лоб.

— …Что-то знаю, но действительно очень немного. Хорошо. Ладно. Я расскажу вам про Люси. Но это будет самая последняя история.

Слова Самая последняя история

Люси стоит одна и говорит слова. Она похожа на сумасшедшую — да она и есть сумасшедшая. Люси бормочет.

…они давно ушли из этих мест… оставив землю, небеса и воду… обиженные, грустные уроды… они давно ушли из этих мест… они не по-хорошему ушли… с проклятьями, с обидами, с позором… спалив свои дома, засыпав норы… червивыми комочками земли… они, возможно, сами виноваты…

Она бормочет то, что вызубрила наизусть. Бессмыслицу.

Она стоит в нигде, никогда, у нее нет возраста и пола. Она стоит посреди леса, на тропинке, среди маленьких камушков и засохших хлебных крошек. Ядовито-белая луна и два ярких солнца освещают ее лицо, и рыжие волосы, и дряблую шею, на которой висит амулет из черепа мертвого Мальчика. Из твоего черепа, сынок.

У нее маленькие глупые глаза. Уставившись в одну точку, она бормочет.