Убежище 3/9

Он снова облизнулся, близоруко вгляделся белесыми своими глазами в прозрачную лунную ночь и вдруг прижался к земле, дрожа и скалясь.

Между деревьями, между скрюченными сухими березами и неестественно яркими, бутафорски-зелеными елками он увидел дома. Простые деревянные избы. Он увидел лошадь, уныло уткнувшуюся мордой в траву, — вороную лошадь, лениво помахивающую густым длинным хвостом. Он увидел чьи-то силуэты. Каких-то людей, слоняющихся между домами… Он увидел то, чего не мог, не должен был здесь увидеть. Потому что здесь, в каком-то десятке метров от этих домов, от шевелящихся этих теней, совсем не пахло живым.

Не пахло стариками, детьми. Не пахло человеческой едой. Вообще не пахло людьми. И эта лошадь… Она была страшнее всего. Лошадь, от которой не пахло скотиной. Стерильная… Лошадь с гладкими сухими боками, лошадь, которую не донимали слепни и мухи…

Медленно переставляя дрожащие лапы, волк приблизился к изгороди, за которой стояла лошадь — и ходили люди. Странноватая такая изгородь… не из дерева… с легким запахом… клея, что ли? Старых, пересохших костей?..

— Ну вот и пришла, — раздался с той стороны дребезжащий старушечий голос.

Калитка со скрипом открылась, из нее вышли двое — мальчик-подросток и хромая старуха. Одна нога у нее была с виду нормальная, другая — точно с нее обглодали и кожу, и мясо, и ни одна из них не пахла человечиной.

Волк попятился и поджал хвост.

— Ну, подойди, подойди, погладь ее, — сказала старуха Мальчику. — Она же устала…

Мальчик подошел к волку. Протянул к нему худую руку, пахнущую — как и все вокруг — мертвым лесом. Мертвым лесом, и ничем больше. Или… На какую-то долю секунды волку показалось, что он уловил еще какой-то, едва различимый, очень знакомый, из далекой-далекой, из совсем другой жизни, запах. Но ощущение это тут же исчезло.

Мальчик погладил волка по морде, по спине. Рассеянно и равнодушно потрепал за ушами.

— Она небось пить хочет, Ванюша, — подала голос старуха. — Водички ей принести?

— Да, — не сразу отозвался мальчик. — Принеси.

Старуха уковыляла в дом.

Мальчик присел на корточки перед волком.

— Потерпи, уже скоро, — сказал он и снова погладил встопорщенную шерсть.

Нет, все-таки был, действительно был какой-то еще запах. Очень слабый, словно бы отдаленный, но все же — живой. Не как у всего вокруг. Живой … Волк, глухо урча, наморщил нос. Живой … Что же — вцепиться в него? Разодрать на части, сожрать, выпить этого сумасшедшего детеныша, который чешет его за ушком, точно кастрированного домашнего кота?

— Потерпи, уже скоро, мама, — бесцветно и сонно повторил мальчик.

Волк зарычал хрипло и зло, изготовился было к прыжку, но потом как-то обмяк. Улегся, поскуливая, на холодную, усыпанную желтыми сухими иглами землю и закрыл глаза.

— На, — что-то хлюпнуло у него прямо под носом.

Горбатая старуха совала ему в морду большую алюминиевую миску. Миска мелко-мелко дрожала — вместе со старухиной рукой.

Волк поднялся и сел. Осторожно потянулся носом к миске. Потом затравленно оглянулся на мальчика.

— Пей, пей, — сказал тот.

Старуха поставила миску на землю и отошла на пару шагов. И волк стал жадно пить воду, не имевшую вкуса, воду, которая совсем не пахла водой… Мертвую воду.

— Вот так, молодец, молодец, — зашамкала добродушно старуха. — Пей… а я пойду лошадку пока приведу.

Вскоре она вывела под уздцы лошадь — крупную, холеную, откормленную. Грива ее была украшена шелковыми красными лентами и вымазана чем-то густым и липким, а сверху посыпана солью. Крупные грязно-белые кристаллики, освещенные полной луной, мутно лоснились в черных конских волосах, точно искусственный новогодний снег, застрявший в ветках искусственной новогодней елки.

Увидев волка, лошадь отпрянула и заржала громко, визгливо и ненатурально. Замотала из стороны в сторону красивой липкой головой, точно сокрушаясь о чем-то, точно отрицая что-то очевидное и неотвратимое, и дико завращала огромными, навыкате, глазищами.

Страх — отчаянный, нутряной — различил волк в этих ее безумных глазах. Будто она и впрямь боялась. А ведь не боялась же. Не боялась, нет. Страхом совсем не пахло от нее.

Старуха отпустила уздечку. Лошадь снова заржала, давясь и захлебываясь собственной истерикой, встала на дыбы, на секунду вдруг замерла, как статуя, на задних копытах — и галопом понеслась в лес.

— Взять! — рассеянно улыбнувшись, скомандовал Мальчик.

И волк побежал за ней следом.