Убежище чужих тайн

– Вы безжалостны, госпожа баронесса… – с горечью проговорил ее собеседник. – Клянусь вам всем, чем хотите, я невиновен в том, в чем меня обвиняли. И я не заслуживаю того, чтобы на склоне моих дней единственная… единственный близкий человек, который у меня остался, обращался со мной вот так.

– Сколько вам осталось? – спросила Амалия.

Сергей Петрович поднял глаза, и они сверкнули, как два сапфира.

– Вы ведь наверняка были у доктора, – настаивала баронесса фон Корф. – Что он вам сказал?

Мокроусов вздохнул. Его глаза потухли.

– Полгода, может быть, девять месяцев. Я хочу провести это время со своей дочерью. – Баронесса фон Корф молчала. – Вы имеете на нее большое влияние, вы можете убедить ее, что меня оболгали. Я совершил в жизни много ошибок, но на моей совести нет смертных грехов. Я никого не убивал… А ее мать, как я понимаю теперь, я любил больше всего на свете. Но тогда мне казалось, что это просто любовь и что таких у меня будет еще много…

В гостинице, где жила Амалия, был ресторан, при котором имелись отдельные кабинеты для тех, кто предпочитал есть в одиночестве или кто просто не хотел, чтобы его видели в общем зале.

– Попросите самый лучший кабинет, – сказала Амалия Мокроусову. – Там и поговорим, с глазу на глаз. Но должна предупредить вас, милостивый государь, что разговор будет долгим.

– На иное я и не рассчитывал, – усмехнулся ее собеседник.

Через несколько минут баронесса фон Корф и ее спутник, похожий на привидение, сидели за столом в небольшой комнате, обставленной с покушениями на провинциальную роскошь. Тут были красные занавеси, золотая бахрома, стулья с малиновой обивкой, диван с гнутыми ножками и картина с фривольным сюжетом. Официант ловко сменил скатерть на столе и, подобострастно глядя на Сергея Петровича и его спутницу, осведомился, что они будут. Для виду Амалия заказала какой-то еды, хотя есть ей вовсе не хотелось, а даже если бы и хотелось, она бы ни за что не стала ни к чему прикасаться. Баронесса фон Корф всегда считала, что трапезничать в присутствии того, кого подозреваешь в отравлениях, крайне неосмотрительно.

– Итак, – негромко промолвил Сергей Петрович, – о чем вы хотели спросить, госпожа баронесса?

Он поставил локти на стол и соединил кончики пальцев. Запонки у него были с бриллиантами, манжеты поражали своей белизной, но запястья казались совсем худыми, и Амалия вновь мысленно выбранила себя за то, что раньше не сообразила, что Мокроусов смертельно болен.

– Вы убили Луизу Леман? – спросила баронесса фон Корф.

Не сводя с нее пристального взгляда, Сергей Петрович медленно качнул головой.

– Нет, я невиновен.

– Но вы увезли ее тело с места преступления и бросили его в овраг, расположенный на земле, которая принадлежала моему деду, – сказала Амалия. – Вам придется объясниться, милостивый государь. И раз уж вы хотите, чтобы я уговорила вашу дочь дать вам второй шанс, вы должны рассказать мне все. Всю правду, без утайки.

– Вы мне не поверите, – устало промолвил Мокроусов. – И никто не поверит. Даже моя мать, когда я чистосердечно признался во всем, решила, что я лгу. А ведь моя мать была настроена ко мне куда благожелательнее, чем кто бы то ни был…

– Посмотрим, – сказала Амалия, дернув ртом, и Сергей Петрович уловил на этом нежном женском лице выражение, которое поразило его и неприятно озадачило. Он сразу же вспомнил, где видел его раньше – на лице ее отца, Константина Тамарина, когда тот стоял напротив Мокроусова во время дуэли и целился ему прямо в сердце. – Для начала я хотела бы уяснить себе вот какой момент: зачем вы стали ухаживать за Надеждой Кочубей?

– Зачем? – Мокроусов усмехнулся, в его синих глазах блеснули колючие огоньки. – Я мужчина, она женщина. По-моему, этого вполне достаточно.

– Разговор закончен, – отрезала Амалия. – Вы не хотите быть откровенным, это ваше право. Всего наилучшего. – Она сделала движение, чтобы подняться с места.

– Сударыня! – Мокроусов попытался удержать ее, взяв за руку, но она с такой гадливостью отдернулась, что он застыл на месте. – Черт побери, вы не оставляете мне выбора… Хорошо, будь по-вашему! Я решил, что будет забавно завлечь Надежду, чтобы натянуть нос Ольге и ее паршивому братцу. Довольны?

– Чем вам так не нравился Виктор Кочубей?

– С какой стати мне должен был нравиться этот толстый самодовольный дурак? – огрызнулся ее собеседник. Теперь в нем не было и следа того смирения, с которым он всего несколько минут назад умолял Амалию дать ему второй шанс. Лицо Мокроусова было по-прежнему того страшного землистого оттенка, который приобретает кожа у умирающих, но синие глаза сверкали ярче звезд. – Не знаю, что вам наговорила Ольга о своем брате, но он был ничтожеством. Он жил как ничтожество и умер как ничтожество, вот и все!

– Допустим, а как же ваша великая любовь к Луизе? Вы любите одну женщину, в то же время завлекаете другую… Мне одной кажется, что тут что-то не так?