Убежище. Дневник в письмах

Ох, не знаю, не знаю, как сумею найти первые слова, а тем более как сумеет найти их он, ведь ему разговор дается гораздо труднее, чем мне… Если б я только могла написать ему, тогда, по крайней мере, я бы знала, что он знает, что я хотела сказать, ведь когда разговариваешь, найти нужные слова так невероятно трудно!

Твоя Анна М. Франк

ПЯТНИЦА, 17 МАРТА 1944 г.

Драгоценное мое сокровище!

На самом деле все уладилось: Беп не разболелась, а только осипла, а менеер Кюглер достал справку от врача и получил освобождение от работ. Все Убежище вздыхает с облегчением. Все у нас ол райт! Кроме того, что нам с Марго поднадоели наши родители.

Пойми меня правильно, я все так же люблю папу, а Марго – их обоих, но в нашем возрасте уже хочется что-то решать самостоятельно, хочется иногда вырваться из-под родительской опеки. Когда я иду наверх, меня спрашивают, что я собираюсь делать, мне не разрешают досолить еду, вечером в четверть девятого мама неизменно спрашивает, не пора ли мне идти раздеваться, каждая книга, которую я читаю, должна предварительно пройти проверку. Честно говоря, проверка не слишком строгая, я могу читать почти все, но то, что нас целыми днями ругают и выспрашивают, нам неприятно.

У меня есть еще свои, особые пункты расхождения с ними. Я больше не хочу целыми днями целоваться и сюсюкать, все эти придуманные слащавые ласкательные прозвища считаю комедией. Пристрастие папы к разговорам о выпускании ветров и о том, что происходит в уборной, мне претит. Короче, я хочу хоть небольшой свободы от них, а они этого не понимают. Мы с Марго им, конечно, ничего не говорим, какой в этом прок, до них все равно не дойдет.

Марго вчера вечером сказала:

– До чего ж надоело: стоит тебе положить руку под голову и два раза вздохнуть, и они тут же спросят, не болит ли у тебя голова и хорошо ли ты себя чувствуешь?

Для нас обеих оказалось большим ударом, когда мы внезапно увидели, что от нашей дружной и гармоничной семьи осталось так мало. А получилось это во многом из-за двойственности нашего положения. Я имею в виду, что в каких-то внешних вещах с нами обращаются как с маленькими, а внутренне мы гораздо старше своего возраста. Хотя мне всего четырнадцать, я тем не менее отлично знаю, чего хочу, знаю, кто прав и кто не прав, у меня есть свое мнение, свое понимание событий, свои принципы, и пусть это звучит странно из уст девочки-подростка, но я чувствую себя скорее взрослым человеком, чем ребенком, я чувствую себя совершенно независимой от кого бы то ни было. Я знаю, что умею спорить и доказывать свою правоту лучше, чем мама, что у меня более объективный взгляд, я не так все преувеличиваю, я опрятнее и проворнее и потому (хочешь смейся, хочешь нет) во многом чувствую свое превосходство над ней. Если я кого-то люблю, я прежде всего должна этим человеком восхищаться и уважать его, а вот этих-то чувств к маме у меня как раз нет и в помине!

Все было бы хорошо, если бы у меня был Петер – вот им я действительно во многом восхищаюсь. Такой милый, такой умный мальчик!

Твоя Анна М. Франк

СУББОТА, 18 МАРТА 1944 г.

Милая Китти!

Никому на свете я не рассказывала так много о себе и своих чувствах, как тебе, почему же мне не рассказать тебе и кое-что по поводу отношений между мужчиной и женщиной?

Родители и вообще взрослые в этом смысле ведут себя очень странно. Вместо того чтобы в двенадцать лет все объяснить своим дочерям, так же как и сыновьям, они, едва только речь зайдет о чем-нибудь таком, выгоняют детей из комнаты, предоставляя им черпать премудрость где придется. Потом, обнаружив, что дети все-таки что-то узнали, они считают, что дети знают слишком много либо слишком мало. Почему бы им не попытаться исправить собственную ошибку и не спросить у детей, как обстоит дело?

Для взрослых тут есть одно серьезное препятствие, хотя, на мой взгляд, это просто ерунда. А именно: они считают, что дети перестанут считать брачные узы, как говорится, священными и нерасторжимыми, если узнают о том, как часто священное действо совершается помимо брака. На мой же взгляд, совсем неплохо, если люди принесут с собой в брак немного опыта, и потом ведь брак как таковой не будет иметь к этому никакого отношения.

Когда мне только что исполнилось одиннадцать, меня просветили насчет месячных, откуда они берутся и какое это имеет значение, я и не подозревала обо всем этом. Когда мне было двенадцать с половиной, я узнала кое-что еще, потому что Жак была далеко не такой дурой, как я. Еще до того чувство подсказало мне, как живут мужчина с женщиной; поначалу эта мысль показалась мне очень странной, но, когда ее подтвердила Жак, я ощутила что-то вроде гордости своей интуицией.