О том доверии, какое ты имеешь в виду, у нас с Петером пока еще нет и речи, но в темноте у открытого окна можно сказать больше, чем при ярком солнечном свете. И свои чувства легче выразить шепотом, чем громогласно раструбить о них. Я думаю, у тебя к Петеру нечто вроде сестринской привязанности и ты хочешь ему помочь не меньше, чем этого хочу я. Возможно, тебе еще когда-нибудь представится случай это сделать, хотя и без доверия в том смысле, какой мы обе вкладываем в это слово. Я думаю, что доверительность должна быть обоюдной; полагаю, что именно по этой причине ее нет между мной и папой. Хватит об этом, и не надо больше ничего говорить, если захочешь что-то добавить, пожалуйста, напиши, я тоже письменно гораздо лучше сумею выразить свои мысли, чем устно. Ты не представляешь, как я восхищаюсь тобой, мне остается только надеяться, что и я сумею когда-нибудь обрести частичку доброты, которая присуща отцу и тебе, а вы с ним, теперь я в этом убедилась, одинаково добрые».
Вот какое письмо я получила вчера вечером от Марго:
«Дорогая Анна!
После твоего вчерашнего письма у меня осталось неприятное чувство, что тебя мучит совесть, когда ты идешь к Петеру позаниматься или поговорить; честное слово, для этого нет никаких причин. Во мне живет образ человека, который имеет право на мое взаимное доверие, и я пока еще не позволила бы Петеру занять его место.
Однако же ты права, когда пишешь, что Петер для меня что-то вроде брата, но… младшего брата, и мы как бы протягиваем щупальца, чтобы узнать друг друга, и, возможно, позже это приведет (а возможно, не приведет никогда) к привязанности брата и сестры, но пока еще до этого далеко. Так что не надо меня жалеть. Наслаждайся как можешь общением, которое ты нашла».
А тем временем здесь у нас становится все чудеснее. Знаешь, Китти, возможно, здесь, в Заднем Доме, нас еще посетит настоящая любовь. Так что все эти подначки, мол, если мы еще долго просидим в Убежище, не миновать нам с Петером свадьбы, были не таким уж вздором. О свадьбе я не помышляю, я не представляю, каким он станет потом, когда совсем вырастет, не знаю даже, полюбим ли мы друг друга так сильно, чтобы нам захотелось пожениться.
Я теперь не сомневаюсь, что Петеру я тоже нравлюсь, только не знаю, в каком смысле. Может, он хочет лишь дружить со мной как с товарищем, а может, я привлекаю его как девочка, или же он видит во мне сестру, – в этом я пока еще не слишком разобралась. Его слова, мол, я ему всегда помогаю, когда его родители ссорятся, меня ужасно обрадовали, и я уже готова была поверить в его дружбу. Вчера я у него спросила, что бы он сделал, если бы здесь была не одна Анна, а целая дюжина и все они приходили к нему. Он ответил: «Если бы все они были похожи на тебя, я бы ничего не имел против».
Меня он встречает очень радушно, и я думаю, что он действительно рад, когда я к нему прихожу. Между тем он очень усердно занимается французским, даже в одиннадцатом часу, в постели.
Ах, вспоминая субботний вечер, наши слова, наши голоса, я впервые довольна собой: это значит, что и сейчас сказала бы то же самое, а не что-то совсем другое; обычно-то я задним числом всегда жалею, что сказала не то и не так. Он такой красивый и когда смеется, и когда у него спокойный взгляд, он такой милый, хороший и красивый. По-моему, его больше всего ошеломило, что я совсем не пустая девчонка, а такая же мечтательница, как и он сам, которой так же трудно жить.
Вчера вечером после мытья посуды ждала, что он попросит меня остаться наверху, но он не попросил, я ушла, он спустился вниз позвать Дюссела слушать радио, надолго застрял в ванной, но Дюссел все не шел, и Петер поднялся к себе. Он ходил у себя в комнате из угла в угол и очень рано лег спать.
Весь вечер я была в такой тревоге, что то и дело бегала в ванную сполоснуть лицо холодной водой, пыталась читать, но отвлекалась и погружалась в мечты, каждую минуту смотрела на часы и все ждала, ждала, ждала и прислушивалась к тому, что происходит у него в комнате. Я рано улеглась в постель, совершенно измочаленная. Сегодня вечером моя очередь купаться, а что будет завтра?
До этого еще так далеко!
Мой ответ:
«Милая Марго!
По-моему, нам следует выждать, посмотреть, что из всего этого получится. Долго так продолжаться не может, в скором времени решится, как будет у нас с Петером: как было всегда или как-то по-другому. В этом деле я не мыслю дальше своего носа.
Но если мы с Петером будем дружить, я обязательно расскажу ему, что тебе он тоже нравится и ты будешь готова помочь ему, если это понадобится. Ты вряд ли этого захочешь, но я приму решение сама; я не знаю, что он о тебе думает, но я у него спрошу. Я уверена, что не плохо, совсем наоборот! Ты можешь не стесняясь приходить на мансарду или присоединяться к нам, где бы мы ни были, честное слово, ты нам не помешаешь, потому что мы, как мне кажется, без слов уговорились, что говорить о серьезном будем только вечером в темноте.