Убежище, или Повесть иных времен

несмотря на крайнюю усталость, посвятили часть ночи составлению двух

писем, чтобы передать их отплывающим матросам. Пришло утро и с ним —

горестное известие о том, что мы опоздали на несколько часов, так как

спасшиеся с нами люди наняли рыбачье судно и отплыли при перемене прилива; о

том же, куда они направились, станет известно владельцу лишь по

возвращении судна. Я не поручилась бы, что наши молодые покровители не утаили

намеренно от нас столь важное обстоятельство в надежде продлить наше

пребывание в замке, но будь это даже и так, гораздо непростительнее были

собственные наши беззаботность и нерасторопность. Мы наняли лодку и послали

следом с письмами, но после нескольких дней мучительного ожидания

получили свои письма назад вместе с печальным известием, что поиски и

расспросы оказались тщетными. Теперь нам оставалось только надеяться на

великодушие лэрда Дорнока, и мы приготовились терпеливо ожидать его

возвращения.

Юные брат и сестра проявили живейшую озабоченность нашим

положением, но не в их силах было помочь нам. Мы оказались пленниками без

тюрьмы, в окружении ревущего океана, и лишь случай мог вернуть нам свободу.

Дни тянулись с тяжелой медлительностью. Порой я со вздохом вспоминала,

что нахожусь в Шотландии, в королевстве, где по праву рождения могла пре-

тендовать на сан, который дал бы мне возможность самой решать свою

судьбу, если бы стечение обстоятельств, предшествовавших моему появлению на

свет, не сделало все дары судьбы и природы одинаково бесполезными для.

меня. Я пыталась узнать об истинном характере шотландского короля, но даже

из отзывов его друзей явствовало, что я могла бы назвать его добрым, только

считая слабым и зная, что в таком случае он должен быть окружен

искусными интриганами, готовыми использовать его слабость к своей выгоде —

словом, я поняла: как ни близки мы по крови, мы от рождения различны так,

как только могут быть различны два человека, и наша встреча грозила бы

бедой слабейшему. Сердцем и мыслями обращаясь к Англии, я не находила

облегчения. Не имея никаких вестей оттуда, словно вокруг простиралась

Аравийская пустыня, я тщетно пыталась узнать, какой прием встретил Эссекс

при дворе. Имя, которое я в гордыне сердца считала известным всему миру,

здесь, в сопредельной стране, было, как поняла я, смиряя гордость, не ведомо

почти никому: я одна вновь и вновь повторяла его, и даже те, кто искренне

желали помочь мне, лишь эхом откликались на звук его, столь дорогой, столь

милый моему сердцу. У меня были все основания страшиться того, что

сомнения в моей безопасности заставят Эссекса пренебречь своей, и я отреклась бы

от любого блистательного будущего, являвшегося мне в воображении, лишь

бы ничто не угрожало жизни графа.

Слишком поздно я горько пожалела о гордости, заставившей меня

противиться желанию удержать его в Ирландии, и не могла не признать, что

именно из гордости, а не в силу высоких принципов, смирилась с его отъездом;

однако, в столь необычном положении, как наше, пожелание означало бы

требование, а жертву, приносимую не по велению души, я принять не могла.

Мой ум осаждало такое множество противоречивых мыслей и чувств, что

я перестала бы замечать, как проходит время, если бы большая часть их не

порождалась самой медлительностью его хода.

Часто, сидя на парапете замковой стены, о подножие которой разбивался

прибой, я настраивала лютню, принадлежавшую Фиби, и пока она напевала

дикие песни с непостижимой мелодией, на непонятном мне языке, душа моя

проливала слезы о таинственной судьбе сестры. Ах, как легко жить в

безвестности, похоронив себя при жизни!.. Если даже в цивилизованной стране, в

сопредельном королевстве, более того — на родине своих предков я оказалась

столь беспомощной, каково же было бедной Матильде? Лучше не давать

воли мрачным предположениям...

С каждым днем мы убеждались, какую непоправимую ошибку совершили,

допустив, чтобы моряки отправились в путь без нас. Леди Саутгемптон, как

вскоре стало очевидно, была в таком положении, которое требовало особой

заботы и исключало возможность любого переезда, даже если бы усилиями

любимых пристанище наше было обнаружено. Мы проводили дни в

беспокойстве, и если бы не постоянная возможность находиться в обществе друг

друга, не знаю, как мы справлялись бы с беспрестанной тревогой. Мы

лишены были даже обычных средств занять себя: скудная библиотека, лютня, не-

сколько простонародных баллад и родословная, восходящая чуть не к

сотворению мира, ограничивали владения и познания наших молодых друзей и

ничего не могли добавить к нашим.

Наконец в замок возвратился лэрд Дорнока. Ах, как непохож он был на

своих добрых юных родичей — холодный, самовластный, спесивый.

Надменная резкость отражалась во всем его облике. Мы тотчас поняли, как тщетна

наша надежда на его помощь и участие. Он, несомненно, упрекнул брата и

сестру за то, что в его отсутствие они так дружески сблизились с незнакомцами

явно низшего положения, и, хотя он часто давал нам почувствовать, что

общество наше для него обуза, не предпринял ни единого шага, дабы от него

избавиться. Еще до его приезда Фиби начала совершенствовать свои