Убежище, или Повесть иных времен

заключил перемирие, готовясь к отъезду.

Женская гордость, разум и честь боролись с величайшей страстью души

моей и учили меня не навязывать свою волю тому, кого я не сумела убедить,

но я почти лишилась сил в этой борьбе. Бедственное положение, в котором я

оказалась с тех самых пор, как приехала в Ирландию, заставляло меня

упорно противиться тому, чтобы оставаться здесь и в отсутствие Эссекса, а

любопытство, вызванное и моим смелым побегом, и полученной мною раной,

делало небезопасным поручить меня попечению кого-нибудь из остающихся здесь

военачальников. В окружении друзей, родственников, подчиненных Эссекс

(такова печальная особенность, сопутствующая слишком высокому

положению) не знал никого, кому мог бы без опаски доверить столь щекотливое

поручение. Великодушный Саутгемптон, решивший разделить судьбу друга,

сопровождая его, предложил мне присоединиться к его супруге и вместе с нею и

слугами, отобранными им и Эссексом, отправиться — еще до их отъезда —

морем якобы во Францию, на самом же деле — на побережье в Камберленде. В

самой живописной и уединенной части этого графства семейство Райотсли с

давних пор владело замком, где сама злоба едва ли стала бы искать и уж

конечно никогда не нашла бы нас; здесь, как заверил он Эссекса, мы могли бы

жить в мире и спокойствии до самого их возвращения в Ирландию. Я

понимала все преимущество этого плана, для осуществления которого добрый Саут-

гемптон жертвовал обществом своей милой жены, дабы оказать достойный

прием возлюбленной друга, и приняла его с большой готовностью в надежде

на то, что, если хлопотливые осведомители о поступках лорда Эссекса и

упомянут обо мне, это расставание успокоит ревность Елизаветы, которой, как я

хорошо знала, легче было примириться с потерей армии, чем утратить сердце

Эссекса.

Хотя Эссекс не знал, как найти для меня безопасный приют в Ирландии,

он с великой неохотой согласился на мой отъезд оттуда; но, видя, как упорно

я отстаиваю план лорда Саутгемптона, он смирился с тем, что я вновь надела

мужское платье, сам выбрал корабль, капитан которого был ему предан, и

приказал снарядить более легкое судно для себя.

В то утро, на которое было назначено отплытие, душа моя содрогалась от

такого горестного предчувствия, что лишь усилием воли, призвав на помощь

мои нравственные принципы, могла я смириться с тем, чтобы Эссекс

поступил сообразно своим. Накануне я настояла на том, чтобы он отплыл в тот же

час, что и мы, и тем успокоил мой страх перед этим свирепым варваром —

Тайроном. Когда он вошел ко мне в комнату, чтобы сопроводить меня на

корабль, дрожь сердца передалась моим губам, которые силились и не могли

выговорить ни слова. Он уговаривал, он умолял меня не падать духом; с

видом искренности он уверял меня, что его дух окрылен самыми светлыми

надеждами, что всегда его гордостью и радостью было заслуженно носить те

отличия, которыми щедро награждала его королева, и что, какие бы замыслы

ни связывал он с тем временем, когда Господь призовет ее к себе, никогда не

сможет он хотя бы неблагодарностью, не говоря уже об измене, сократить

дни той, что увенчала его почетом.

— Не сомневайтесь, любовь моя, — заключил он, — я верну себе все былое

влияние, и когда мы встретимся снова, то более уже не расстанемся никогда.

Дурное предчувствие коснулось меня при этих словах. Мне почудилось,

что и голос его звучит неубедительно — только ли почудилось? Увы, все

мрачные фантазии, какие воображение способно явить любящему сердцу,

завладели мною. Но так как пытаться оказать на него хоть малейшее влияние в столь

решительный момент означало бы взять на себя ответственность за его

будущее, я противопоставила непокорной страсти все чувства, облагораживающие

душу, и мужественно предоставила Эссексу следовать велению долга.

Мы покинули порт одновременно — он направлялся в сторону берега,

ближнего к Ирландии, я — на север Англии. По взаимному уговору мы оба

оставались на палубе, душой устремленные друг к другу, пока даль не скрыла

любимый облик, а корабль не слился с образом, столь дорогим моему сердцу,

потом он уменьшился, превратившись в дальнее облачко, облако сжалось в

точку, точка растаяла... Я упала на постель и дала волю слезам, которые сдер-

живала до той минуты. Я молила Всевышнего оградить от опасностей того,

кто был им так высоко вознесен.

Из сострадания Эссекс дал согласие на то, чтобы мы взяли с собой тяжело

раненного старого офицера. Мучительное недомогание, вызванное

разбушевавшейся стихией, привело к тому, что раны его открылись, и нам пришлось

повернуть назад и высадить его в порту, иначе он поплатился бы жизнью за

наше благополучие. Эта непредвиденная задержка сделалась причиной

бедствия — столь же длительного, сколь и прискорбного.

Мы отплыли вторично по беспокойному морю, сравниться с которым

могла лишь буря, сотрясавшая мою душу; на следующий день сходство это еще

усилилось. Разразился ужасный шторм, а мы были одинаково далеки от

любого порта. Воющий, яростный ветер раз за разом своевольно швырял

накренившийся корабль в глубокие провалы, а бурные вспененные волны вновь