Убежище, или Повесть иных времен

отныне, какова бы ни была его судьба, моя будет с нею нераздельна.

Как только позволило мое окрепшее здоровье, я во всех подробностях

рассказала о том, что произошло с тех пор, как лорд Эссекс оставил меня в

Сент-Винсентском Аббатстве. Он, в свою очередь, сообщил мне, что

бесчувствие, в которое Тайрона погрузил настой опия, столь решительно поданный

мною, едва не стало роковым для него, так как лишь неослабный уход и

усилия врачей сохранили ему способность дышать; с тех пор, стоило

потревожить его тяжелый и нездоровый сон, как он неизменно впадал в опасный

бред. Эссекс добавил, что о смелом поступке, посредством которого я обрела

свободу, не переставали говорить в обоих лагерях во все то время, пока

судьба моя оставалась неясной. Я возблагодарила Небеса, не допустившие меня

совершить грех убийства — даже такого злодея, и не сразу заметила, что

ничего более Эссекс мне не рассказал.

Я вскоре узнала от леди Саутгемптон прискорбную правду, которую

милорд пытался скрыть от меня. Елизавета непрестанно побуждала его

продолжать военные действия, от которых, из страха за меня, он до сей поры

воздерживался, но, видя наконец, что и просьбы ее, и приказы равно бессильны, она

прониклась к Эссексу холодностью и враждебностью. Сообщения друзей из

Англии дали ему немало веских оснований полагать, что его недруги

постепенно обретают в сердце Елизаветы главенствующее положение, которое он

столь же постепенно утрачивает, поскольку ее благосклонностью теперь

щедро отличены сэр Уолтер Ралей, семейство Сесил и граф Ноттингем — партия,

давно готовившая падение Эссекса и Саутгемптона и теперь говорящая о нем

как о свершившемся факте. Они сообщали также, что даже простой люд

недоволен медлительностью войны в Ирландии и что Эссекс не может более

полагаться на свою былую популярность.

Моя подруга неосмотрительно поведала мне об этом, поглощенная той

стороной происходящего, что имела отношение к ней, забыв, как близко это

затрагивает меня. Я припомнила сведения, отправленные Елизавете Тайроном,

вполне объяснявшие гнев и враждебность королевы, и мне мгновенно

представились все их возможные последствия. Не в пример всем прочим

фаворитам, Эссекс всегда твердо верил, что лишь достоинства дают право на

отличия. Неспособный на те мелкие ухищрения, с помощью которых более

низменные натуры окружают себя лицемерной свитой прихлебателей, коими

постоянно изобилует королевский двор, он во все времена презирал

единоличные пристрастия, расчетливое распределение постов и должностей. Жалкие

корыстолюбцы, прежде тщетно пытавшиеся подольститься к нему, с

большим успехом искали расположения его врагов и, осведомленные ими о

малейшей слабости фаворита, всегда готовы были усилить любое

предубеждение, возникшее против него у королевы. Многочисленные страхи и

опасения, неотделимые от подступающей старости и убывающего могущества,

поддерживались и взращивались в ней и, подогреваемые страстями, умерить

которые оказалось бессильно время, вполне могли подлым наветам Тайрона

придать в ее глазах роковую убедительность правды и сообщить бездействию

Эссекса видимость измены. Такая череда обстоятельств неизбежно смутила

бы и самый уравновешенный и непредвзятый ум; чего же могли ожидать мы

от правительницы, над которой всегда были властны предубеждения, с

каждым днем усиливающиеся и постепенно помрачавшие ее рассудок? По

счастью, вследствие непомерности ее пристрастия, которое словно было ей

послано в наказание за ошибки юности, эти предубеждения до сих пор

складывались в пользу Эссекса, однако стоило мне подумать о единственном

обстоятельстве, говорящем против него, как сердце мое отвергло всякую

возможность доверить королеве его жизнь.

Чтобы дать лорду Эссексу возможность оправдать себя перед Елизаветой,

я решилась объяснить ее поведение и поведала ему о неосторожных

признаниях, сделанных мне Тайроном, о его вероломном притворстве во время

нашего последнего памятного разговора. Лицо Эссекса запылало гневным

румянцем, он осыпал проклятьями предателя, но тотчас же, представив себе все

возможные последствия этого подлого доноса, принял невероятное

решение — вернуться в Англию и отстоять свою честь.

Это решение удивило, более того — неприятно поразило меня; я никак не

предвидела, что мой рассказ может породить столь безумный план: скорее я

предполагала, что он приведет Эссекса к мысли о полной невозможности

возвратиться в Англию впредь до окончательного подавления Ольстера. Правду

сказать, я не решалась признаться в своем опасении, что даже тогда остаться

с армией было бы для него единственным средством обезопасить себя. Любой

довод, который я отваживалась привести, а Саутгемптон — поддержать,

казался ему менее убедительным, чем его собственное суждение: была задета

его честь, и ничто не могло воспрепятствовать ему вступиться за нее. Веря,

что столь смелый шаг уже сам по себе убедит Елизавету в его невиновности,

привыкнув к тому, что всякий раз по возвращении ко двору он вновь обретал

свое влияние, на которое недруги неоднократно посягали в его отсутствие, он

убедил себя, что ему достаточно появиться, чтобы восторжествовать, и