Убежище, или Повесть иных времен

вменить нам в вину. Я все время ссылалась на лорда Лейстера, который

единственный, как королеве известно, владел тайной нашей судьбы.

— Ах, вот как, предательница, — сверкая глазами, вскричала Елизавета, не

в силах более сдерживать свою ярость. — Ты, стало быть, намерена хитрить и

притворяться, что не знаешь о браке твоей мерзкой сестры с этим негодяем,

которого ты так превозносишь! Это известие, за что я ему чрезвычайно

благодарна, он счел нужным сообщить мне в письме, писанном его собственной

рукой. — Она указала на бумагу, лежащую перед ней на столе. — Это говорю

тебе я, а ты изволь рассказать все остальное, или оно будет вырвано у тебя под

пыткой.

Она продолжала говорить, но я ее более не слышала. Едва дыша, онемев,

пораженная до глубины души, я словно приросла к месту, и лишь катящиеся

по лицу слезы показывали, что я не обратилась в камень. Брак лорда

Лейстера известен... подтвержден при таком стечении обстоятельств... и не

кем-нибудь, а им самим. Боже, как смешались мысли мои при этом известии!

— Говори, негодяйка! — теряя терпение, вскричала королева, чей голос

прерывался от ярости почти так же, как мой от страха. — Ты пока еще в моей

власти. Хоть этот вероломный мерзавец, которого я возвысила из

ничтожества и осыпала милостями, ускользнул со своей фавориткой от кары, ты все

еще в моих руках. Берегись, как бы тебе не пришлось ответить и

расплатиться за все!

Увы, самый безудержный гнев ее уже не смог бы усилить мою душевную

муку. Еще одно убийственное известие неосторожно вырвалось у нее: значит,

сам лорд Лейстер увидел единственное спасение в бегстве. Он исчез, и моя

сестра — это было очевидно — последовала за ним. Оба они принесли меня в

жертву, оставили без помощи и надежды, хотя на мне не было никакой вины.

О Эссекс, я вспомнила тебя в эту минуту! Твои прощальные слова звучали в

моих ушах, душу переполняло жгучее сожаление о том, что я отвергла твой

план из напрасного — да, напрасного — великодушия. Когда Елизавета

увидела, что угрозы и пристрастный допрос не властны над девушкой, чьи чувства

были, казалось, глухи к происходящему и обращены в глубину души, на нее

нашел один из тех приступов слепой ярости, которыми она была известна.

Схватив со стола большой молитвенник, она швырнула его так метко, что

попала мне в висок, и я упала, потеряв сознание.

Мне на помощь призвали дам и разрезали шнуровку, объяснив мое

состояние обмороком, так как королева предпочла умолчать о том, с какой грубой

вульгарностью выразилось ее негодование. Лента, на которой я носила то, что

было мне всего дороже, — свидетельства о моем рождении, призванные

когда-нибудь установить мой сан и место в жизни, — привлекла взор Елизаветы.

Приближенные услужливо разрезали ленту и поднесли королеве эти бумаги

вместе с пакетом, содержащим переписку между мною и Эссексом. Я

постепенно приходила в себя, когда она принялась за первую пачку бумаг, но этот

миг почти вознаградил меня за все, что я перенесла. Никогда еще на моих

глазах дух и тело не претерпевали столь разительной перемены: гнев ее

мгновенно стих, его сменили изумление, горе, смятение; последовало глубокое

молчание. Она была бледна, едва не бледнее меня, руки ее дрожали, глаза

отказывались служить, когда вновь и вновь она просматривала свидетельства о

столь поразительном событии. Наконец, впившись на мгновение

исступленным взглядом в мои черты, она принялась рвать бумаги в клочья, которые

все казались ей недостаточно мелкими.

За это время я пришла в себя настолько, что могла говорить, но прежде,

чем я успела произнести хоть слово, она вздрогнула, страшась, в свою

очередь, того, что может услышать, и голосом прерывистым и глухим приказала:

— Заберите ее отсюда. Вы отвечаете за нее головой. Отведите ее ко мне в

малый кабинет и, если дорожите моим расположением, следите, чтобы ни

единая живая душа ее не видела и с ней не говорила.

Ее раболепные приспешники торопливо исполнили это приказание.

Комнату охраняли два стражника, отобравшие у меня все, что могло бы

способствовать побегу или смерти. Увы! Я не думала ни о том, ни о другом. Отдаваясь

на волю всеразрушающего потока, который за один прошедший час вовлек

меня в свою стремнину, я бросила вызов будущему. Я была отдана на

заклание лордом Лейстером, забыта и покинута сестрой, предана двумя людьми,

ради которых только и жила все это время, — какой же новый удар могла

нанести мне судьба? Но даже если бы она попыталась нанести его, ей пришлось

бы состязаться с моим страданием, чтобы удар попал в цель, ибо удары, уже

нанесенные, были сокрушительны. Буря чувств, бушевавшая во мне на

протяжении последнего часа, сменилась мрачным и беспросветным отчаянием. Я

ощутила себя покинутой Богом и людьми и решила, что сердце мое, став

нечувствительным от полученных ран, вынесет теперь любые удары судьбы.

Даже ошеломленная внезапным открытием, Елизавета не отказалась от

своих козней. В комнате, где я по ее приказу содержалась под стражей, была

еще одна дверь, ведущая в тайные коридоры дворца, и из этой двери в

полночный час появился стражник и именем королевы предложил мне следовать