Убежище, или Повесть иных времен

обвела комнату и поручила ей ответить одним словом: «Всего». Женщина

смотрела на меня с сочувствием, и, решив воспользоваться благоприятным

моментом, я вложила ей в руки свой кошелек, прося лишь сказать мне, что сталось

с лордом Лейстером и моей сестрой. С невыразимым облегчением я узнала,

что обоим удалось непостижимым образом еще раз скрыться и что

великодушная дочь лорда Бэрли содержится взаперти как их сообщница. Служанку

поспешно вызвали, и я вновь осталась одна, но полученное известие и

надежда на то, что милая Роз впоследствии, быть может, пожелает облегчить и мою

участь, придали новое направление моим мыслям, и я обрела мужество

восстановить прошедшие события и заглянуть в будущее.

Мне оставались неизвестны причины, побудившие лорда Лейстера и мою

сестру к столь поспешному бегству, но, судя по всему, это был отчаянный

шаг: на его внезапность и неподготовленность указывало само их намерение

искать приюта в Убежище. А вспоминая об опасности, грозящей Матильде в

ее положении, я преисполнилась к ней горячим сочувствием, которое

собственные горести и невзгоды так часто способны заслонить. Был ли в Сент-Вин-

сентском Аббатстве хоть малый уголок, сколь угодно мрачный, который не

напоминал бы мне о чистоте, доброте и благородстве сердца моей Матильды?

И, помня о них, как могла я усомниться в том, что, по какой бы причине я ни

оказалась покинута, это произошло не по твоей воле? Поверь, сестра моя, что

первая молитва в тюрьме, обращенная мною к Господу, была о твоей

безопасности.

Когда время и одиночество вернули мне душевное равновесие и

способность трезво оценить свое положение, я не увидела в нем явной угрозы. Даже

оказавшись жертвой страхов Елизаветы и политических козней лорда Бэрли,

я все же не могла видеть в них убийц и злодеев, а если так, то заточение было

единственное, чего мне следовало опасаться, и даже оно могло оказаться

недолгим, поскольку, несомненно, было и беззаконно и несправедливо. Ничья

злоба не могла обвинить меня в ином преступлении, кроме того, что я дочь

королевы Шотландии, но то была роковая правда, о которой Елизавета рада

была бы забыть, но которую никогда бы не пожелала обнародовать. Поэтому,

решившись терпеливо перенести наказание, которому меня столь

незаслуженно подвергли, я надеялась, что со временем смогу, ничем не запятнав себя, за-

нять подобающее мне положение. Дабы укрепить мой слабеющий дух, я

обратилась к примеру той, что подарила мне жизнь, и, быть может, смогла

бы сравниться с нею в стойкости, если бы не лелеемая мною мука, от которой

сжималось и кровоточило сердце. Эссекс, бывший мне дороже всех на свете,

мой верный возлюбленный, чьим пылким мольбам, чьим великодушным

предложениям я упорно противилась, когда встревоженная мысль его

дерзостно приподнимала завесу будущего и проникала в те многосложные

опасности, что последовали за нашим расставанием... Ах, что убережет его — когда

мое исчезновение обнаружится, — что помешает ему дать волю отчаянию

попранной и обездоленной любви? Если судьба воспрепятствует его встрече с

лордом Лейстером, как могу я надеяться, что он не обрушит упреки на саму

Елизавету, а кому, единожды вызвав ее гнев, удавалось избегнуть мщения?

Безвременная гибель моего прославленного отца, благородного Норфолка,

вспоминалась мне; тюрьма, мрачная башня, эшафот, топор палача,

окровавленное тело любимого, разбитое сердце — день за днем эти образы

нескончаемой чередой проходили перед моим мысленным взором, наполняя собою

одиночество, на которое я была столь несправедливо осуждена.

Вежливое обращение и усердие прислуги давали основание верить, что и

Елизавета, и его министр все же склонны соблюдать в отношении меня

определенные правила. Однако служанка, которая осмелилась ответить на мой

вопрос, была тут же изобличена слугами, стоявшими за дверью, а найденный у

нее мой кошелек с несомненностью установил ее вину. Разумеется, я ее более

не видела, а женщины, сменившие ее, были то ли слишком осторожны, то ли

слишком несведущи, чтобы отвечать на мои вопросы, даже если бы у меня

оставались деньги для подкупа.

Некогда я была столь привычна к одиночеству, что оно вскоре утратило

бы для меня всю свою тягостность, если бы им исчерпывались мои несчастья.

Не желая, однако, увеличивать их пустыми и бесплодными сожалениями, я

потребовала для себя книг, которые подкрепили бы и развлекли мой ум,

противопоставив таким образом мудрость веков тяготам настоящей минуты.

Часть своей пищи я уделяла птицам, обитавшим в ветвях за моим окном, и

тем собрала вокруг себя бессловесных друзей, которые более, чем те высшие

существа, что позволяют себе взирать на них с пренебрежением, способны к

благодарности и всегда отвечают привязанностью на добро.

Мое дремотное спокойствие вскоре было прервано приходом лорда Бэрли.

В учтивых выражениях опытного царедворца он похвалил то смирение, с

которым я подчинилась неизбежной судьбе, высказал восхищение тем, как

мудро я использовала время своего заточения для того, чтобы развить и

обогатить ум новыми знаниями, заверил меня, что в моем устройстве и