Убежище, или Повесть иных времен

побудил меня собрать оставшиеся силы. С притворной жалостью глядя на мое

измененное страданиями лицо, он посетовал на тяжкую обязанность,

возложенную на него королевой. Я так давно была лишена сочувствия, что

малейший знак его вызвал у меня потоки слез.

— Несчастная девушка, — продолжал он, — во всем вам надлежит винить

себя самое. Выслушайте же то, что мне поручено вам сказать, и сами решите

свою судьбу. На чем бы ни основывалась связь между вами и королевой

Шотландии, надо ли говорить, что, проявляя должную заботу о себе и о мире и

покое Англии, моя царственная повелительница не может предоставить полную

свободу той, чья решительность и выдающийся ум существенно помогут

любому замыслу, участницей которого она станет. Но если принять во внимание

взаимную склонность вашу и графа Эссекса (который вызывает тревогу у

наиболее осмотрительных королевских советников своим честолюбием и

дерзким нравом, еще не подкрепленными какими бы то ни было воображаемыми

правами), то совершенно очевидно, что вам открыт лишь один путь к

обретению свободы.

При звуке дорогого мне имени, так давно не касавшегося моего слуха, все

чувства, медленно копившиеся в сердце, мучительным волнением сотрясли

все мое тело. Едва слышно я повторила это имя, но лорд Бэрли жестом

призвал меня к молчанию, и далее я лишь презрительным взглядом выражала

свое отношение к его речи.

— Не стану скрывать от вас, — вновь заговорил он, — что королева была

достаточно благосклонна к Эссексу, чтобы до поры относиться

снисходительно к такой ошибочности его поведения. Быть может, она положилась бы на

время в подыскании иной партии для вас, но этот нетерпеливый,

опрометчивый молодой человек...

Я молчала, сдерживая себя. Он бросил на меня внимательный взгляд и

продолжал:

— Видя, как тщетны его надежды отыскать вас (для чего, надо сказать, он

не пожалел ни угроз, ни просьб, ни денег, ни стараний), Эссекс окончательно

прогневил Елизавету, примкнув к заговору с целью освободить королеву

Шотландии. К счастью для моей царственной повелительницы, заговор был

своевременно обнаружен, изменники схвачены. Разумеется, гнев ее прежде

всего направлен против Эссекса, который был столь щедро ею взыскан. Так

как она убеждена, что единственная причина его мятежных действий

заключается в вас, то лишь избрав себе в мужья другого, вы можете спасти Эссекса

от искупления этих действий на плахе. Питая к нему сердечную слабость,

Елизавета все еще стремится сохранить ему жизнь. Признаюсь, по моему

крайнему разумению, самое надежное средство — самое лучшее...

— Ах, нет! — воскликнула я, мгновенно проникшись доводами, которые он

так искусно выстроил. — Пусть живет, хоть и не для меня! Даже Елизавете

ведомо милосердие — так я ли обреку его на смерть? Я ли лишу мир

несравненного украшения оттого лишь, что мне не дозволено владеть им? Я более не

потревожу ее сновидений. Я более не украшу его снов. Что значит имя,

которым я буду зваться те немногие дни, что остались мне в этом безрадостном

мире? Скажите мне, милорд, чем я могу спасти его?

— Те же причины, что побуждают королеву разлучить вас с графом

Эссексом, — заговорил коварный Бэрли, — не позволят ей выбрать вам в мужья

всякого другого человека, столь же честолюбивого и решительного. Но так

как она не имеет намерения совершенно унизить вас браком, то вестником ее

воли ко мне послан лорд Арлингтон. — Я содрогнулась при этом

невыносимом для меня имени. — Его ограниченные способности — одна из причин, по

которым выбор королевы остановился на нем: в них — залог ее безопасности.

Другая причина — его титул и состояние, поскольку этих благ она не

намерена вас лишать. Вы становитесь его женой, или он тотчас возвращается, и его

возвращение означает казнь Эссекса.

Моему рассудку — слабому, не окрепшему после болезни — недоставало

твердости, чтобы вникнуть во все причины и обстоятельства, направляющие

мои поступки. Увы, я не в силах была видеть свою судьбу иначе, чем

неразделимо переплетенной с судьбой моего возлюбленного. Повинуясь

великодушной безоглядности сердечного порыва, столь мне знакомой, он навлек

опасность на свою честь, свободу и жизнь. Быть может, эта опасность и

преувеличена (подсказывала мне осторожность), но — о! — если нет, если, побуждаемая

страхом и яростью, Елизавета пошлет его на плаху, как некогда моего отца за

преступление не более тяжкое... Моя израненная душа не в силах была

совладать с этой мыслью. Я вновь впала в беспамятство и бред. Фантазия наделяла

видимыми образами все лживые доводы, мне представленные: то и дело я

видела перед собой избранника моего сердца, судимого, приговоренного,

казненного; я орошала слезами обезглавленное тело, для меня по-прежнему

прекрасное, и лишь с трудом могла поверить, когда сознание мое прояснялось,

что он еще жив и судьба его еще зависит от моего решения.

Лорд Бэрли, не забывая о данном ему бесчестном поручении и устав

выполнять свои обязанности тюремщика, воспользовался болезненным

состоянием моего рассудка, чтобы добиться от меня покорности воле Елизаветы.

Меня освободили из заточения, и в присутствии капеллана и всех обитателей